Условились поддерживать регулярные рабочие отношения. Видимо, в порядке таких отношений Андропов как-то позвонил и спросил, смотрю ли я «Время». Я ответил, что смотрю. И он попросил высказать (если есть) соображения по программе. Мои соображения, отправленные Ю. В. 27 июля, сводились к трем пунктам.

1. Структура. Сейчас программа «Время» (за редчайшими исключениями) строится по следующему шаблону: руководство — внутренние дела — международная жизнь — культура — спорт. И что бы там ни случилось в мире, что бы ни волновало людей, сначала им будут рассказывать о косовице (севе, подъеме зяби), кормах, рационализаторах, новых цехах и т. д. и т. п.

По-моему, «Время» надо начинать с самого актуального, «звонкого» события дня. Сегодня это может быть война в Ливане. Завтра — рекордный урожай. Послезавтра — космический запуск (или посадка). Я даже вполне допускаю, что «гвоздем» может служить и какое-то крупное событие из культурной или спортивной жизни.

В общем, включая программу «Время», человек должен знать: вот сейчас он услышит и увидит что-то интересное, важное, общезначимое.

2. Зрительный ряд. Сейчас значительная часть программы занята тем, что дикторы читают официальные документы или материалы ТАСС. Все это дублируется в газетах. Мне кажется, что нужно снизить удельный вес таких материалов, брать из них, выделять и комментировать лишь основное, суть. Нужно поднять удельный вес «картинок» — это же телевидение, а не телеслышание.

3. Содержание и форма. Нужно гораздо шире привлекать к программе «Время» партийных и государственных деятелей, ученых, артистов, журналистов и т. п. Министры иногда выступают и сейчас. Но их торжественные, чиновничьи речения только раздражают людей. Учиться говорить просто, ясно, умно, по делу — вот задача.

Дикторов, сидящих с каменными лицами, надо постепенно заменять журналистами (комментаторами, мастерами репортажа), которые скажут то же, но скажут интересно, без казенных интонаций.

Эти соображения заключал такой пассаж: «Все это легко писать. Но сделать будет — даже при желании сделать — чрезвычайно трудно. Люди, которые составляют программу „Время“, думают прежде всего о том, „как бы чего не вышло“. Многие из них отвыкли работать самостоятельно, брать на себя риск решений, поисков, новизны. В конце концов, программа „Время“ — это частность, локальный участок. Начать можно и с него. Но можно ли изменить его, оставляя в прежнем положении всю работу телевидения? Я в этом сомневаюсь».

Поскольку Андропов выразил намерение провести совещание по идеологическим вопросам, я набросал ему несколько страниц для разгона мысли.

«На мой взгляд, главный недостаток идеологической работы — существенное различие между тем, что мы говорим, и тем, что происходит на самом деле. Мы часто и с удовольствием говорим, что сформировался новый, советский человек. Но продолжаем относиться к нему как к ребенку, который должен верить во все, что ему сообщают.

Отсюда и главная тема: идеологическая работа — это серьезный разговор с серьезными, думающими, умными людьми. Вот в этом направлении и должна идти та „перестройка“, о которой говорилось на XXVI съезде. Надо постепенно привыкать говорить правду. Правда целебна.

Надо учитывать законы психологии. Человека больше раздражает не то, что в магазинах нет мяса, а то, что настрой пропаганды исходит из того, что все в порядке.

Пример. Все знают, что мы из года в год покупаем зерно. Но почему мы молчим об этом? Представьте себе два солидных подвала в „Правде“ или „Известиях“ с обстоятельным разбором: столько-то нам нужно зерна, столько-то мы производим сами. Не хватает, и поэтому нужно пока покупать. И т. д. и т. п. Уверен, что такая статья была бы для нас, для общей атмосферы в стране гораздо полезнее, чем ежедневные бодрые сообщения программы „Время“.

Или другой пример. Трагический случай на стадионе породил лавину разговоров, слухов, небылиц. А мы отделались несколькими строчками. Неужели нам повредило бы четкое изложение фактической стороны дела плюс выводы, уроки?

Третий пример. Гибнут наши люди в Афганистане. Приходят гробы и похоронки. Множатся слухи. Цифры называют самые невероятные. А мы молчим. Элементарное чувство уважения к памяти тех, кто умирает за интересы нашей страны, уважение к их близким требовало не молчать, а сообщать, писать о тех, кто погиб, выполняя свой интернациональный долг.

Ведь американцы, англичане поименно сообщают о каждом солдате. А разве наши менее достойны внимания Родины?

Я прекрасно понимаю, что мне можно возражать, и возражать обоснованно. Еще Гегель где-то сказал: мы стали настолько умны, что можем обосновать все, что хотим. И все-таки надо осторожно, постепенно, умно отходить от сложившейся традиции, учиться говорить правду, даже если она нам неприятна. И меньше будет всякой болтовни. И уважать нас будут больше.

Другая тема — форма подачи материала. Сложился удручающе казенный, скучный, стертый стиль. Одни и те же фразы, обороты. Очень много выспренности, барабанного боя. Классический пример — проект доклада Гришина о 65-й годовщине Октября. В общем, нужно учиться говорить нормальным русским языком, с нормальными человеческими интонациями.

Подлинным бичом стало всеобщее чтение по бумажке. Когда речь идет об официальных выступлениях — это одно дело. А когда на собраниях, митингах, сессиях Советов, на пленумах партийных комитетов, на телевидении и т. п. все читают — это производит, мягко говоря, не лучшее впечатление.

Судя по рассказам старых коммунистов, читать начали с середины 30-х годов. Боялись: чуть не то скажешь — посадят. Но теперь-то ведь не посадят, надеюсь. И надо возвращаться к традициям ленинских времен — свободно звучащее партийное слово, насыщенное мыслью, аргументами.

Следующая тема. Еще одна ленинская традиция — руководители должны систематически общаться, встречаться с массами. Когда Ленин приезжал на завод, в цехе выступал — вот это была идеологическая работа!

Приехать на завод, в колхоз, в институт, поговорить с людьми, выступить перед коллективом, рассказать о делах насущных, послушать людей. Но только не формально! Обязательно не формально!

Подумайте, пожалуйста, когда Вы в последний раз говорили с „простыми“ советскими людьми? Или прошли по улице? Или зашли в магазин? Или пошли в театр на спектакль, куда ломится „вся Москва“? Или прочли вещь, о которой говорит „вся Москва“ (например, „Вы чье, старичье“)?

Скажут — мелочи. Но без таких „мелочей“ невозможно ощутить, почувствовать атмосферу общественной жизни, настроения людей. А без этого, в свою очередь, очень трудно правильно ориентировать идеологический фронт.

Все, о чем я пишу, в высшей степени элементарно, даже банально. Но эти банальные истины приходится повторять, потому что мы духовно, нравственно все еще не можем вырваться из сталинских времен. Уверен, что многие наши экономические и иные трудности уходят корнями именно сюда. Так что перестройка идеологической работы становится ныне ключом к решению многих важных задач».