Веревки почти перетерлись за долгий изнурительный подъем, но впервые эти люди не осматривали и не чинили упряжь. Асмер нахлестывал волов, те перешли на тяжелый бег. Повозка тряслась и подпрыгивала, как пустая картонная коробка. Бернард перехватил мой пристальный взгляд, поспешно отвернулся, закричал:

– Ланзерот, что там?

Далеко спереди прогремел, как медная труба, до отвращения мужественный голос меднолобого рыцаря:

– Ждут! Хвала господу, да их там сотни!

Лучи заходящего солнца упали на дальний край ровного, как поверхность биллиардного стола, перевала. Загораживая дорогу к спуску, расположились сотни людей... и не людей. Скорее даже – нелюдей. Мороз сковал мое тело, впервые я видел чудовищ не в спешке, не в лихорадке боя, когда судорожно отмахиваешься, еще не разбирая, от кого или от чего, а вот так... Страшно.

Видно, как мечутся командиры, поднимая людей. Заблестел металл, это вынимают из ножен мечи, ножи, поднимают с земли топоры. На левом фланге два десятка великанов: на голову выше меня, втрое шире, во – лосами покрыты с головы до ног. Я помнил, что пуля не пробивает даже простую бурку: в горских войнах храбрецы выходили на дистанцию выстрела, вызывая огонь на себя, а потом возвращались, вытряхивали застрявшие в шерсти пули, из которых потом отливали пули уже для своих ружей. А кирасиры носили на шлемах конские хвосты, и никакая сабля, никакой меч не мог достать через такую защиту их шеи. Так вот эти гориллы, что загородили дорогу, сущие кирасиры со всех сторон, шерсть погуще и подлиннее, наши мечи тут бесполезнее палок...

Бернард и Рудольф разом подняли топоры, щиты одновременно возникли на левых руках. Асмер правил волами, кнут разрезал воздух со свистом, но пока не опускался на крепкие воловьи спины. Узкий меч и щит ждали в готовности с обеих сторон сиденья.

Я все еще не понимал, что замыслили зорряне. Поднять повозку на перевал – полдела, но на той стороне точно такой же крутой спуск, а загораживает противник, которого не обойти, чую всеми фибрами. А попадать им в руки не жажду. Вовсе не хочется так же красиво погибнуть за прекрасную и возвышенную цель перевозки истлевших костей мертвяка из пункта А в пункт Б.

Асмер увидел мое побледневшее лицо, сказал подбадривающе.

– Не трусь, из любой ситуации всегда есть выход.

Бернард услышал, буркнул:

– Лучший выход никогда не бывает простым или легким.

– Лучший выход всегда прикрыт засадой, – добавил Асмер. – Это ж здорово! Дик у нас обожает драться.

Ланзерот обернулся, привстал на стременах, это мне всегда казалось чудом и циркачеством, когда вот такая закованная в железо башня держится на одних стременах. С изумлением я увидел на лице Ланзерота улыбку. Так могла бы улыбнуться смерть, видя богатую добычу.

– Вперед! – сказал он звонким голосом, чистым и почти красивым. – Последний бой!

Я метнул молот, держа глазами самого рослого из воинов. Он стоял впереди, тоже весь в железе, настоящая наковальня, да еще прикрылся щитом, выставив справа широкий меч. Молот вспорол воздух с таким шумом, что конь Ланзерота шарахнулся, я же трусил, что поспешил, может не долететь...

Грохот, щит развалился в щепки. Гигант согнулся пополам, а молот, как бумеранг, понесся обратно. Я ухватил на лету за рукоять, метнул снова, ярость направила точно и придала ускорение. Второго великана отшвырнуло. Третий рухнул с разбитой головой, и лишь тогда Ланзерот на полном скаку ворвался в их ряды. Меч засверкал, окружив его сияющим ореолом, и в этом блистающем пузыре он двигался через их отряд, справа и слева, как и спереди, возникали оскаленные морды, тут же исчезали, брызгая кровью, Рудольф и Бернард неслись по бокам, вламывались, рубили и крушили, Асмер правил ошалевшими от грохота волами. Принцесса выставила кончик арбалета, я видел, как в воздухе блеснула, подобно серебряной рыбешке, стрела.

Я несколько раз метнул молот еще, потом с мечом в руке догнал Бернарда. Он рубился сразу с тремя воинами, я прокричал:

– Бернард! Скажи этому надутому индюку, что там обрыв! Нам не пройти с волами!

Бернард с тревогой оглядывался, сзади вой, крики, меня расслышал не сразу, отмахнулся:

– Точно?

Я двумя ударами сразил широкого в плечах, но больно уж мелкого воина с топором в руках, крикнул:

– Что?

– Что не пройдут?

– Обрыв! – прокричал я. – Даже мы вряд ли... но как повозку? Сбросить?

Он рубился, по нему стучали, как по наковальне, в ушах заломило от металлического звона, прокричал:

– Слышь, а это идея!

– А мы?

– Мужчины должны умирать, – ответил он с достоинством, – если это племени на пользу!

Ланзерот оглянулся на Асмера, заорал:

– Гони! Во всю мочь!

Кнут со свистом распорол воздух, послышался хлопок, похожий на выстрел из дробовика. Волы шли вскачь, как призовые кони. Принцесса уже сидела на своей красной лошадке. Похудевшее лицо ее было суровым, подбородок приподнят вызывающе, глаза горят решимостью. Рудольф поравнялся с повозкой, протянул руку и выдернул изнутри священника.

Волы неслись, как горная лавина. Кого-то в самом деле сшибли, другие в панике прыгали в стороны. Повозка болталась и подскакивала на ухабах. Снова в мозгу мелькнула дикая мысль, что повозка двигается еще легче, чем вчера или неделю тому, но жуткий вой смешал все мысли, горячая кровь разламывала череп, молот вырвался из руки будто сам, я поймал себя, что швыряю и швыряю, а глаза ищут, кому бы еще и мечом, да так, чтобы хряск, треск, красные брызги во все стороны...

Из-за спин людей и огров выметнулись темные тени. Волы уже проскочили мимо, и черные как волны ада волки помчались за повозкой. Я пригнулся в седле, готовясь нагнать и рубить, крушить, топтать, но могучая рука дернула повод моего коня с такой силой, что я едва не вылетел из седла.

– Озверел? – прогремел откуда-то разъяренный голос Бернарда. – Мы воины Христа, а не какие-то сраные берсеркеры!

Шестеро волов проломили центр чужого войска. Фигуры в железе с воплями прыгали в стороны. Мы неслись по обе стороны и рубили, крушили, топтали, повергали. Мы истребили этот второй заслон, истребили третий, разметали четвертый. Я не верил глазам, но мы продолжали продвигаться. Я сам едва дышал, пот заливал глаза, мир качался, приходилось обеими руками хвататься за седло. Правая рука вопила от боли.

Прошлый раз у меня такое было, когда вздумал прогуляться с другом и его доберманом по Битцевскому парку. Пес почему-то выбрал меня и принес здоровенное полено. Я сдуру швырнул, пес с готовностью подобрал и принес снова. Я взял и зашвырнул как можно дальше. Пес принес снова... Я швырял и швырял, как вот сейчас молот, а проклятый пес, как черная молния, ловил полено еще до того, как ударится о землю, и вот уже передо мной нетерпеливо тычет в руки это бревно: ну бросай же поскорее, не тяни! Помню, два дня распухшие плечевые суставы скрипели, как шатуны лифта.