— Грудная жаба, — произнес полковник. — Но, насколько я знаю, у него было только два приступа, причем несильных.

— Да, и мистер Хасуэлл, присутствовавший при моем разговоре с викарием, сказал, что Эйнстейбл протянет еще много лет. Но не надо быть врачом, чтобы понимать: все может произойти внезапно. Это добавляет деталей к тому, что я уже заметил. Упомянув о тех двух письмах, найденных в кабинете Уорренби, я неприятно удивил сквайра и миссис Эйнстейбл. У меня создалось впечатление, что им не нужно, чтобы я заглядывал на этот карьер или на лесоповал. А тут еще Хасуэлл: стоило викарию заговорить о гравийном карьере, он вмешался, заморочил бедняге голову и перевел беседу совсем на другое. Я сделал вывод, что он, как и я, в курсе намерений сквайра.

После недолгого молчания полковник сказал:

— Неприятное дело, Хемингуэй! Слава богу, оно в ваших надежных руках. Если Уорренби шантажировал сквайра не для денег, а чтобы тот взял над ним покровительство в обществе, то является ли это достаточным мотивом для убийства?

Хемингуэй встал.

— Не припомню сразу, сколько дел я вел, сэр, — сухо промолвил он. — Уж точно немало. И все равно не скажу, что может стать мотивом для убийства, а что нет. Многие преступления, которые я расследовал, совершались по причинам, которые я бы отмел как невозможные, не будь раскрытие умышленных убийств моим ремеслом. Излишне напоминать вам об этом, сэр.

— Да, — кивнул полковник. — Но все зависит от того, какой человек замешан в преступлении.

— Верно, сэр.

Полковник снова поднял голову.

— Шантаж, — веско произнес он. — Да, это мотив, старший инспектор. Сильный мотив.

— Причем он оставляет нас на широком поле возможностей! Сквайр был для Уорренби не единственным объектом шантажа. — Хемингуэй посмотрел на часы. — Если позволите, сэр, я вас покину. Я обещал своему шефу позвонить примерно в это время. — Подойдя к двери, он оглянулся: — У меня список из более полудюжины людей, которые в связи с отсутствием алиби могли бы совершить это убийство, ну и что? Как минимум у четырех из них есть некое подобие мотива, а в конце преступником окажется, наверное, кто-то, о ком я даже не успел подумать.

— Очень надеюсь, что вы правы, — заметил полковник.

В маленьком кабинете не оказалось никого из временно подчиненных старшему инспектору сотрудников, но он увидел, что Харботтл, пришедший раньше его, разобрал стопку бумаг на столе. Усевшись, Хемингуэй отодвинул бумаги и подтянул к себе за шнур телефонный аппарат. Его немедленно соединили с непосредственным начальником, суперинтендантом Хинкли, который поздоровался с ним сурово, зато без всякой официальности: сказал с убийственным сарказмом, что рад слышать его голос и обожает задерживаться в Управлении, опаздывая на встречу. На это старший инспектор нашел надлежащий ответ, содержавший порицание людей, весь день проводящих с ногами, закинутыми на стол. После обмена любезностями суперинтендант поинтересовался:

— Ну, как дела, Стэнли?

— Бывало и хуже. Есть что-нибудь для меня?

— Ничего важного. Все банально: родился в 1914 году в Ноттингемшире, единственный сын преподобного Джеймса Артура Линдейла. Отец жив, мать умерла в 1933 году. Две сестры, одна замужняя, другая одинокая. Учился в колледже Стиллингборо. В 1933 году поступил в брокерскую фирму своего дяди «Линдейл и Кру». В 1935 году зарегистрировался на фондовой бирже. Призван в армию в 1939 году, служил до 1946 года. Хотите его послужной список? Переводился с места на место, награжден орденом за достойную службу. Последнее место службы — оккупационная армия в Германии, звание — майор.

— Вряд ли это пригодится. Чем он занимался после демобилизации?

— На пять лет вернулся на фондовую биржу. Проживал в холостяцком пансионе на Джермин-стрит. Больше о нем ничего не известно. Он даже не продлил свои водительские права. В конце 1950 года покинул фондовую биржу.

— Маловато, — вздохнул Хемингуэй. — Что насчет его жены?

— Он холост.

— Женат! — нетерпеливо возразил Хемингуэй. — Муж и отец! Я уже говорил тебе об этом, более того, просил навести справки и о ней!

— Знаю, но ничего о ней не получил.

— Кто готовил справку?

— Джимми Роксэм.

— Вот оно что, — протянул Хемингуэй. — Этот вряд ли что-либо упустит. Ты приказывал ему заняться женой, Боб?

— А как же! Если у меня появится повод уволить тебя с позором со службы…

— Не появится! — перебил его Хемингуэй. — Послушай, Боб, это значит, что даже Джимми иногда дает маху. Я все видел собственными глазами: муж, жена, годовалый ребенок. Линдейл говорит, что женился года два назад.

— Нет, — возразил суперинтендант. — Джимми поболтал с одним из партнеров его прежней фирмы, и тот не смог ответить, где он сейчас и чем занимается. Якобы Линдейл ушел с фондовой биржи из-за проблем с нервами после войны.

— Примерно то же самое утверждает сам Линдейл. Получается, ему понадобилось целых пять лет, чтобы решить, что городская жизнь больше не для него. Говоришь, у него две родные сестры?

— Да. Старшая живет с отцом, у него приход в каком-то из центральных графств. Младшая замужем за судовладельцем, живет под Биркенхэдом.

— Биркенхэд… Далековато. Потому, наверное, никогда сюда и не заглядывала. А вот старшая могла бы проведать брата. Наверное, не может оставить старика одного. Джимми встречался с дядей?

— Нет, тот умер в последний год войны. После ухода Линдейла в фирме не осталось никого с этой фамилией.

— Жаль, он мог бы рассеять наши сомнения… Все это как-то странно!

— Ничего странного. Женщина, которую ты видел, очевидно, его любовница. Случается, знаешь ли!

Хемингуэй, хмурясь, пропустил мимо ушей эту фривольность.

— Нет, — произнес он. — Она — женщина иного типа. И дом у них семейный. Ладно, забудь. У меня к тебе еще одна просьба…

Он все еще разговаривал с Хинкли, когда вошел инспектор Харботтл, как всегда, с мрачным видом. Взглянув на него, Хемингуэй сказал суперинтенданту, что ему пора закругляться.

— Пришел Дисмел Десмонд[8], понесший тяжелую утрату. Пока, Боб!

— Если это суперинтендант, — заговорил Харботтл сурово, — то он, наверное, что-то сообщил про пули?

— Только про первую. Мимо. Остальное завтра.

— Эта выпущена не из ружья Пленмеллера? Удивительно!

— А я не удивлен, — заметил Хемингуэй. — Если бы в Уорренби стреляли из этого ружья, я поймал бы пулю рукой. Возможно такое? Нет.

— Среди всех местных, — продолжил Харботтл, — я считал его самым подозрительным. Честно говоря, мне он с первого взгляда не понравился.