— Такая работа, приходится сомневаться в том, что слышишь, — невозмутимо парировал Хемингуэй. — К тому же у вас манера противоречить самому себе. Сержанту Карсторну вы сообщили, будто не ходили в Фокс-Хаус, а когда он вам не поверил, сказали, что все-таки ходили — к задней двери. Я вынужден предположить: вы знали, что мистер Уорренби находился внутри дома, раз вы его видели. Вы занимались там разведкой? Не склонен вас осуждать, он ведь был из тех, с кем лучше не сталкиваться. Ну, выкладывайте, что там произошло на самом деле?

Эта деловитая речь привела Ладисласа в чувство. Он еще немного поглазел на Хемингуэя, а потом промолвил:

— Когда я говорю, что не видел его, я имею в виду…

— Что видели! Вы же иностранец и неважно владеете английским языком?

Поляк задохнулся от возмущения:

— Он сидел в своем кабинете. Читал какие-то бумаги.

Хемингуэй кивнул:

— За письменным столом? Вы легко могли увидеть мистера Уорренби с дороги, если он был там. Потом подкрались к задней двери, что было глупо. Во-первых, я видел тропинку, по которой ходят торговцы, она проложена вдоль той стороны дома, где Уорренби мог вас заметить. А во-вторых, он должен был бы услышать, как вы стучитесь. Ладно, если вы так говорите, я не возражаю, это не очень важно.

— Сейчас скажу вам правду! — воскликнул Ладислас. — Я не подходил к двери. Ушел, потому что не хочу неприятностей для мисс Уорренби, а раз ее дядя дома, то мне ясно, что она никуда со мной не пойдет. Что здесь такого?

— Лишняя работа для полиции, больше ничего, — заметил Хемингуэй и ушел.

Для констебля Милкенторпа нашлась компания. Выйдя из машины, он с усмешкой наблюдал за потрепанным субъектом преклонных лет в старой одежде и засаленной фуражке набекрень, что шло вразрез с его почтенным возрастом. Рядом стояла полная женщина. На эту пару грозно взирал еще один констебль — средних лет, со склонностью к избыточному весу. Старший инспектор увидел, как полная женщина берет старика за руку, и услышал, как она уговаривает его уняться и идти домой, где его ждет чай.

— Отпусти, не то получишь тумака! — ответствовал старейшина сварливо и не вполне разборчиво, цепляясь для устойчивости за молодой ясень. — Женщины! Глаза б мои их не видели! Я намерен поговорить с детективом, и никакая женщина мне не помешает, тем более этот олух! У него тупая башка и плоскостопие, пусть не мечтает о повышении, даже если доживет до моих лет, ему лычек не видать, потому что он ест не в себя — или это не жир, а водянка?

— Отец! — взмолилась дочь, дергая его за руку. — Не груби мистеру Хобкирку! Если не прекратишь, то…

— Будешь дальше распускать язык, Бигглсвейд, — пожалеешь, что вовремя его не проглотил! — не выдержал констебль Хобкирк, задохнувшись от гнева.

— Мистер Бигглсвейд, мистер Хобкирк! — поправила его женщина, мгновенно переметнувшись в противоположный лагерь. — Ему целых девяносто лет, забыли, что ли? Все, отец, пошли!

— В чем дело? — вмешался подошедший Хемингуэй.

Констебль Мелкинторп так увлекся представлением, что забылся и подмигнул начальнику. Хобкирк отреагировал по-уставному:

— Полицейский констебль Хобкирк, сэр! Разрешите доложить…

— Заткнись, молокосос! — скомандовал Бигглсвейд. — Нечего тебе докладывать, дай мне! Знаю я тебя, еще наврешь с три короба. Пусть в газете будет моя фотография, а под ней надпись — мол, такой-то…

— Отстаньте от констебля, дедушка! — добродушно попросил Хемингуэй. — Что случилось, Хобкирк?

— Случись что, — не сдавался непокорный Бигглсвейд, — его лучше не спрашивать, он уже много лет не видит дальше собственного брюха, куда ему! А я ни словечка не скажу, потому что никогда не имел дела с полицией, никого из вас не боюсь!

— Несносный старикашка! — воскликнул Хобкирк. — Ты же был худшим в графстве браконьером, пока не превратился в развалину, мне ли не знать!

Злодейская физиономия Бигглсвейда сморщилась, из беззубого рта вырвалось слабоумное хихиканье.

— А ты докажи, сынок! Я не отрицаю и не подтверждаю, просто говорю, что был слишком хитер и всегда оставлял вас, олухов, с пустыми руками.

— Не обращайте на него внимания, сэр! — попросила дочь. — Впал в детство. Прошу извинения за его речи, у него осталось одно упрямство. Взялся рассуждать, а зубы забыл дома!

Сильный тычок локтем от разгневанного папаши заставил ее замолчать.

— Дочка, — представил ее Бигглсвейд. — Не даст отца в обиду. Вон как расцвела. У меня есть еще. И сыновья. Первым родился сын, последним тоже.

— Знаете, дедушка, — произнес Хемингуэй, — ничего мне так не хочется, как послушать историю вашей жизни, да только работа не позволяет. В общем, поскорее выкладывайте, зачем я вам понадобился!

— Вот-вот, сынок, слушай меня — произведут в сержанты! — одобрительно прошамкал Бигглсвейд. — Я-то знаю, кто убийца!

— Неужели?

— Ничего он не знает, сэр! — вмешался Хобкирк. — Совсем спятил от дряхлости! В сержанты! Вот старый болван!

— Отцепитесь от него! — велел Хемингуэй. — Я вас слушаю, дедушка. Так кто он?

На сморщенном лице Бигглсвейда появилось хитрое выражение.

— Только чтоб фотография в газете! — предупредил он старшего инспектора. — И награда, если полагается. Если нет, ни словечка не скажу!

— Все будет, — пообещал Хемингуэй. — Если назовете мне того, кто это совершил, я сам вас сфотографирую.

Довольный Бигглсвейд кивнул:

— Вот и умница! Хотите знать, кто это сделал? Молодой Per Дитчлинг, вот кто!

— Отец! — крикнула его дочь. — Зачем возводить на парня напраслину? Ты все перепутал!

— Per Дитчлинг, — упрямо повторил Бигглсвейд, с загадочным видом мотнув убеленной сединами головой. — Не слушайте тех, кто будет показывать на кого-либо еще. Я как раз находился на выгоне, неподалеку от Фокс-лейн. Вдруг слышу выстрел. Пусть никто не лепечет про эхо: никто на свете не разбирается в ружейной пальбе так, как я. Я и ухом не повел — не мое дело. Но вот кого, думаете, я увидел минут через десять в кустах ежевики?

— Рега Дитчлинга? — спросил Хемингуэй.

— Не торопитесь! Его самого, Рега Дитчлинга! «Чего тебе здесь понадобилось?» — интересуюсь. «Ничего». «Прямо так ничего? — говорю. — Ружьишко-то откуда, внучек?» Дунул он от меня — только пятки засверкали. А я пошел в «Красного льва», хлебнуть перед ужином пивка.

— Там я тебя и нашла, — подтвердила дочь. — Было уже семь, и Крейлинг сказал, что ты просидел там полчаса.

Хобкирк, подобравшийся к старшему инспектору, прошептал ему на ухо:

— Она говорит правду, сэр, но от старого дурня не добиться толку. Вот сцапаю Рега Дитчлинга — научу его уму-разуму: нечего разгуливать с оружием без разрешения. Но если он и стрелял на выгоне, то за час до убийства мистера Уорренби. Этому старому пройдохе я бы не поверил, даже если бы он поклялся на Библии! Все дело в том, что про девяностолетие старого Хани написали в газете. Теперь Бигглсвейд на все пойдет, лишь бы в газете появилась и его физиономия!