2229 год от В.И.

8-й день месяца Лебедя.

Старая граница

Таянцы всегда славились тяжелой конницей, а уж «Серебряные» и вовсе были первыми всадниками Благодатных земель, оставив в этом благородном деле далеко позади и «Золотых», и арцийскую императорскую гвардию. Кое-кто, впрочем, был склонен превозносить до небес мастерство атэвов и стремительность их сухих легконогих лошадей, но знатоки полагали кощунственной саму постановку вопроса. Разве можно сравнивать стрижа и ястреба? Приоритет «Серебряных» в конном деле был столь же очевиден, как и первенство эландцев в деле морском. И тем не менее лошади вышли из повиновения. Все! Знаменитые на весь свет серые в яблоках дрыганты,[101]выезженные и выученные так, что бегали за своими хозяевами не хуже собак и не боялись ни выстрелов, ни гроз, ни диких зверей, дрожали всем телом и отказывались сделать хоть шаг. Растерявшиеся всадники изо всех сил пытались совладать с покрывшимися пеной упирающимися скакунами и не могли.

Рене опомнился первым — может быть, потому, что, предпочитая лошадиной спине доски палубы, не привык полностью доверять нервным четвероногим тварям. Герцог велел отходить, но как можно тише. Кони не только выполнили команду, но понадобилось все умение наездников, чтобы удержать их от бешеного галопа.

— Что это было, монсигнор? — вопрос задал Стах Гери, заменивший в таянском походе отбывшего с Шани на Аденские берега Зенека, и те же слова были готовы сорваться с шести сотен губ.

— Не знаю, — Рене покачал головой, — но хорошо бы «это» обойти стороной. Нельзя рисковать и ввязываться в схватки неведомо с чем. Если нам навяжут бой, придется драться, но тогда ни один — вы слышите, — ни один противник не должен уйти. Иначе весь наш поход станет бессмыслицей, если не самоубийством. Пока нам везет — ветер дует в лицо, вот кони и почуяли какую-то мерзость.

Разумеется, Рене не был уверен, что лошадей смутил какой-то запах. Вполне вероятно, их испугало нечто другое, но говорить об этом спутникам адмирал счел излишним. Равно как и то, что они могли наткнуться на барьер, выставленный Михаем вдоль всей границы. В последнее, впрочем, Рене не верил.

Сам он был не ахти каким колдуном, но понимал, что для создания магической защиты такой силы и протяженности, да еще действующей вдали от поставившего ее — а в том, что Михай Годой сейчас в Арции, сомнений не было, — нужна почти божественная мощь. И тем не менее Рене не сразу нашелся, что ответить Максимилиану, вполголоса выразившему свои сомнения. Нет, кардинал не боялся. Во всяком случае, в его словах страх не ощущался, скорее тревога о том, правильно ли они поступают. Рене не был в этом уверен, но он уже успел убедить себя в том, что другого пути нет, а раз нет, придется пройти здесь и сейчас.

Счастливчик Рене никогда не ждал у моря погоды и, если судьба загоняла его в угол, бросался ей навстречу. До сих пор это его спасало. Конечно, когда-нибудь любое везенье может прекратиться, но почему это должно случиться именно сегодня? Рене медленно покачал головой и неожиданно подмигнул клирику, ярко сверкнув глазами:

— Поздно нам поворачивать, господин кардинал Таяны и Эланда! Впрочем, если вам кажется необходимым вернуться, к вашим услугам квинта[102]Роцлава.

— Нет, — клирик довольно убедительно улыбнулся, — возвращаться с полдороги плохая примета, да и в Таяне я нужнее, чем на Адене. Его Святейшество может без меня обойтись. А вы — нет.

— Что ж, — Рене облегченно перевел дух, — тогда вперед, а точнее, назад! Мы не так уж далеко отъехали от последней развилки, сменим тропу, а там поглядим. Стах, возьми двоих, и проверьте, как там и что. Незачем еще раз пугать лошадей.

О том, что прошлый раз разведчики ничего не заметили, Аррой решил не напоминать. Сташек браво вскинул два пальца к несуществующей кокарде и пустил коня рысью. Рене придержал своего вороного, как две капли воды похожего на уведенного господином Бо Чивво. С пол-оры все стояли, вслушиваясь в шорох листьев над головой. В лесу было тихо. Даже слишком тихо, и это Рене, побывавшему в Ласковой пуще, очень не нравилось. Но не стоять же вечно, и герцог, к глубочайшему облегчению вороного, наконец послал его по следам Сташека.

По мере удаления от странного места чаща оживала — пестрые птицы то и дело порхали через тропу, с дерева свешивались немыслимо любопытные (за что им частенько приходилось расплачиваться жизнью) черные белки… Все было как обычно в это время и в этих краях.

Тропа отыскалась там, где ее и оставили, — у причудливой старой ольхи, из расщепленного ствола которой тянулась вверх молоденькая рябинка. Лошади охотно свернули и бодрым шагом двинулись вперед. Не прошло и оры, как место, которое так напугало коней, осталось справа и позади, а еще через четверть оры под ноги разведчикам бросилось двое подростков — мальчик и девочка. Оба светловолосые и коренастые, как большинство здешних жителей. И смертельно напуганные.

Надо отдать справедливость Сташеку, действовал тот быстро и разумно. Один из разведчиков, не дожидаясь, пока ребята объяснят, что с ними случилось, бросился назад. Другой, напротив, медленно двинулся вперед по тропе. Сташек же спрыгнул с коня и, тряхнув парнишку за плечи, не терпящим возражения голосом велел рассказывать. Это помогло. Подняв на аюданта светло-голубые глаза, юнец, торопливо сглатывая и не выпуская руку подружки, забормотал:

— Убивцы… Пришли с восхода… Много… Всех половили… Мы за городкой[103]прятались, на краю… Загулялись ввечеру… забоялись запоздно домой итить… А туточка эти… Верхами… Мы как завидели, так бежать… Такой страх…

Того, что произошло в деревеньке, парочка не видела, чувство ужаса приковало их к земле, а когда к Тинке и Раво вернулась способность двигаться, они бросились бежать со всех ног и бежали, пока не налетели на Сташека.

— Что ж, немудрено, что они испугались, — лейтенант Роцлав не забыл, как дрожал его испытанный конь, повидавший куда больше выросших в лесу ребятишек, — сельцо ваше далеко?

Оказалось, недалеко, как раз в той стороне, куда отказывались идти лошади.

— Посмотреть? — Роцлав прямо-таки умоляюще взглянул на Рене — бравый лейтенант не был в Ласковой пуще и не видел растерзанного в клочья вместе с конем воина. Он много чего не видел, этот Роцлав, и рвался в бой. Виноват в этом был Рене, не желавший заранее запугивать людей неведомым. Конечно, можно приказать двигаться дальше, но… оставлять в тылу разбойников, напавших на мирную деревеньку, значило пусть слегка, но подорвать доверие воинов. С другой стороны, ввязываться в бой означало раскрыть себя. Рене на мгновение задумался.