— Чтобы Агата осталась жива, проклятье нужно перебросить с нее на кого-то другого, — продолжал император. — Иного способа нет. И этот человек должен быть дорог мне так же, как дочь. — Арен на мгновение замолчал, глядя на Викторию глазами, в которых не осталось белков. — Я принял решение, Вик. Оно только мое, и ничье больше. Я хочу, чтобы ты помнила об этом и не винила себя. Я так решил. Только я.

И тут она поняла.

— Аре-е-ен… — простонала Виктория, разрыдавшись. Он встал с кресла, подошел к ней, опустился на колени и обнял, поглаживая по спине и целуя мокрую щеку.

— Прости.

Она не могла говорить, только выла и всхлипывала, обнимая его. Ее словно уносил бурный речной поток, и все, о чем она была способна сейчас думать — как же так, ну как, почему, за что?..

Они сидели так несколько минут и молчали — лишь плакала Виктория, но и ее рыдания постепенно стихли.

— Как это… будет? — прошептала она, когда слез больше не осталось.

— Я усыплю Агату и приду сюда вместе с ней, Тадеушем и Ив. Шаманка проведет ритуал, перебросив проклятье. От ее действий оно почти наверняка катализируется, и убьет… в течение пары часов.

— А ребенок… Ванессы? Он… тоже?

— Да.

— Вот и хорошо, — пробормотала Виктория и почувствовала щекой, как Арен поморщился. — Прости, я…

Она хотела сказать, что совсем не то имела в виду — хотя, конечно, это было бы неправдой, — но муж ее перебил.

— Посиди пока здесь, ладно? Гектор перенес Ив обратно на север, чтобы она взяла все необходимое, они обещали вернуться в течение часа. Ни к чему тебе сейчас быть с детьми, ты слишком переживаешь.

«А сам пойдешь к Софии», — подумала Виктория, но ревности не ощутила. Только боль.

— Хорошо, Арен.

* * *

Он надеялся, что хотя бы ребенка Ванессы удастся сберечь, но шаманка разочаровала, объяснив, что после активации проклятье должно убить двоих, иначе никак.

Интересно, знали ли последователи брата обо всем этом? Пытались ли они убить Агату, потому что Аарон оставил такие инструкции, или нет? В любом случае — и в этом Арен больше не сомневался, — ему явно гораздо больше было жалко ребенка брата, чем самому Аарону.

К Несс он не пошел, хотя Ив сказала, что выкидыш у нее будет болезненным, как и у Виктории. Только договорился с Тадеушем, чтобы тот вызвал своих коллег из госпиталя. Сам же Тадеуш должен быть у Виктории, как и Арен.

София, когда он вышел из камина, посмотрела на него огромными испуганными глазами, обнимая обоих детей. Агата и Александр прижимались к ней, как два котенка к маме-кошке, заглядывая в большую книжку с цветными картинками. На столе перед ними стояла почти пустая посуда, оставшаяся после обеда.

— Папа! — радостно, но гораздо тише, чем обычно, воскликнула Агата, и Александр тут же повторил за ней. — А я съела все-все, как ты просил. Можно нам сахарный леденец? Очень хочется.

— Да! — кивнул Алекс.

— Сахарный леденец? — повторил Арен. Он, оглушенный новостями, никак не мог сообразить, что это такое.

— Леденец из жженного сахара, — пояснила София. — На палочке. Тут в книжке герои такие сосут.

— А-а-а. Можно, — кивнул император и распорядился, чтобы принесли эти леденцы. Минут через пять все было исполнено, и Агата с Александром увлеченно засунули лакомства за щеки, громко причмокивая, но Арен не напоминал им о манерах, а просто сидел рядом и смотрел.

Защитник, хоть бы у Ив все получилось.

София подняла голову от книги и посмотрела на него. Она продолжала говорить — видимо, знала эту историю наизусть, — но смотрела при этом на императора, тревожно и вопросительно. Арен понимал, что она переживает, но объяснить сейчас что-либо было невозможно.

«Я зайду вечером», — обещал он ей мысленно и сразу заметил, как плечи Софии чуть расслабились, и во взгляде появилась радость.

Хорошо, что она еще не знает, какое решение он недавно принял. Хотя София, конечно, скажет, что он ни в чем не виноват.

Вот только Арен считал иначе.

Через полчаса, вновь оставив Софию вместе с Алексом, император перенесся в покои Виктории, усыпив дочь еще перед построением пространственного лифта.

Жена сидела там же, где он ее оставил — в кресле возле окна, и Арен попросил ее перейти в спальню, а после запустил в гостиную уже ждавших за дверью шаманку и Тадеуша. Лица у них были печальные, траурные, они казались даже какими-то помрачневшими, потемневшими, словно впитали в себя часть его тьмы.

Дальнейшее слилось для Арена в один большой комок душевной боли. Он сидел в изголовье кровати, держа за руку Викторию, которая была бледной и постоянно всхлипывала, безмолвно плача и прижимая к себе уснувшую Агату. Тадеуш сидел с одной стороны постели, постоянно проверяя физическое состояние обеих по датчикам подключенных аппаратов, а Ив…

Шаманка проводила ритуал. Изрисовала кожу на животах Агаты и Виктории, усыпав их какими-то цветками и семенами, пускала кровь и почти все время пела, играя на дудочке. А в конце налила воду в две глиняные чаши, поколдовала-попела над обеими, добавила в одну кровь Агаты, а в другую — Виктории, и попросила выпить. Жене — чаша с кровью Агаты, девочке — с кровью Виктории.

— Горько, — прошептала императрица, морщась и отдавая Ив опустевшую чашу, пока Тадеуш осторожно, понемногу, поил уснувшую Агату.

— Горько, — отозвалась шаманка с грустью и повернулась к Арену. — Вы можете уносить девочку. Нет на ней больше проклятья. А то, что должно случиться, произойдет в течение нескольких часов.

— А… я?.. — негромко спросила Виктория. Император не понял, о чем она, но зато поняла Ив.

— Не умрешь ты. И детей сможешь еще родить, и родишь.

Виктория вздохнула, и по этому тяжелому вздоху Арен неожиданно понял, что жена была готова к другому исходу. Она была готова принести себя в жертву ради Агаты, поэтому до конца не спрашивала, чем это грозит для нее.

И впервые за последние несколько месяцев Арен ощутил к Виктории что-то вроде нежности.

Спустя два с половиной часа началась агония. Это было похоже на роды, но они несли в себе не жизнь, а смерть, и болезненную.

Тадеуш колол Виктории обезболивающее, но действие его заканчивалось очень быстро. Арен пытался повлиять на жену ментально, но ментальная магия — хрупкая субстанция, и его внушение легко разрушалась сильнейшими приступами. Больше никак помочь жене он не мог, поэтому просто сидел рядом и держал за руку, как и раньше.

Это продолжалось всего чуть больше часа, но Арену показалось, что он за это время постарел на несколько десятилетий.

И когда Тадеуш, мокрый от пота и с белым как мел лицом, усыпил наконец Викторию, у императора появился соблазн усыпить заодно и себя, и желательно, навечно. Но у него еще оставались дела. Много дел.