Еще в машине Миша объяснил мне принцип охоты загоном. Операция эта коллективная. Одна группа с шумом и криками поднимается по распадку. Перепуганная коза несется вверх, а там ее поджидают стрелки, расставленные по «номерам». Короче, неумирающее условие драки – семеро одного не боятся. Нас, правда, шестеро было, но принцип остался. Роли распределили по справедливости. Нам, гостям, уступили места наверху, а шофер со снабженцем должны были гнать.

С первым загоном оплошка получилась. Мы встали на гребне одного распадка, а мужики шумели в соседнем. Когда сошлись и разобрались, снабженец уверял, что спугнул пару коз. Мог бы и десять сказать, все равно проверять некому. Это я к тому, что охотники врут не меньше рыбаков. Шофер, правда, помалкивал. Немного поматерились, но больше смеялись. Первый блин комом, от философских законов никуда не денешься. Перед новым загоном все детали обговорили до мелочей. Поднялись наверх. Миша поставил меня за валуном, показал, в какую сторону смотреть и куда стрелять, если увижу козу.

Стою.

Скучаю.

Мерзну.

Забайкалье – вообще странное место: в горах еще куда ни шло, а в степи ни снежинки, голая земля в сивой шерсти травы и мороз под сорок. Первый раз увидел такую картину, выйдя из самолета, и перепугался, что на другую планету высадили.

Мерзну.

Прислушиваюсь.

Присматриваюсь.

Солнце яркое. Снег чистейший. От берез в глазах рябит. Миша слева от меня, шагах в тридцати, но его не видно и не слышно. Вообще никаких звуков. Природа, как неживая, будто нарисованная. Потом голоса загонщиков начали проступать, но движения перепуганных коз не наблюдалось. Оглянулся направо – Василий Иванович к березке прислонился, мушкет под мышкой зажат, скучает. Тогда и я пристроил свою «белку» к валуну, сунул руки в карманы брюк, чтобы отогрелись перед решающим моментом. Хотя ни в каких коз, честно, не верил.

А вот откуда она выскочила, я так и не понял. Увидел, когда мимо пролетела. Помаячила своим червовым тузом под хвостиком и пропала из виду. Пока я за ружье хватался, пока целился… стрелять было уже поздно.

Потом выяснилось, что Миша ее тоже видел и мог бы уложить, но оставил для меня. Он этих коз десятками добывал, хотел новичку приятное сделать. В общем, повезло козочке.

Проверили третий распадок, даже птички не вспугнули, пустые хлопоты и никакого крестового интереса. Василий Иванович допил из горлышка бутылку, подбросил ее и пальнул влет, промахнулся и выдал небоскреб шикарного мата. Всем досталось. И загонщикам, и козам, и горам.

– Куда вы меня привезли? – кричит. – Здесь отродясь никакой живности не водилось. Хватит онанизмом заниматься. Едем на мой рудник, и я покажу вам, что такое настоящая охота!

Снабженец пытается отговорить, но встрял Миша, а желание ревизора, как приказ командира, обсуждению не подлежит.

Седлай порты, надевай коня. По долинам и по взгорьям гнали – только ветер свистел. Мимо рудника с песнями просквозили, даже за водкой заезжать не стали. Мчались, пока не уперлись в КПП пограничной заставы. Сержантик навстречу выбежал. Смотрю, с Василием Ивановичем за руку здоровается – значит, арестовывать не будут. Я вроде рассказывал, как меня на рыбалке погранцы гоняли. А здесь другой случай и прием другой – видно, что гость дорогой и уважаемый. Минут через пятнадцать и капитан подрулил на вездеходе.

Охота была недолгой. Я и разобраться не успел в ее премудростях, но двух козушек все-таки добыли. Одна от выстрела Василия Ивановича легла, вторую Миша подстерег. Снабженец доволен, не знает, кого благодарить – то капитана обнимает, то руку Василия Ивановича трясет. На радостях из тайника – две поллитры коньяка. Надо же удачу спрыснуть. Выехали на берег Аргуни – и понеслось. Сначала за одну козу, потом – за вторую, за мою, которую прозевал, за тех, которых другие видели, но упустили… Коньяк кончился, у капитана спирт нашелся. Я о рыбалке спросил. А чего, собственно, было спрашивать, если Аргунь приток самого Амура, даже и не приток, а, можно сказать, – прародительница. Кстати, там, где стояли, река неширокая. До Китая – рукой подать. Как-то сам по себе разговор о Даманском зашел. Ребят, что там погибли, помянули. И тут, смотрим, по вражескому берегу лошаденка с возом сена тащится, и китаец на возу, как живая мишень. А Василий Иванович уже совсем кривой, он и на охоте-то не скромничал, да еще на старые дрожжи. Схватил карабин и орет:

– Сейчас я голубчика сниму. Спорим, что с первого выстрела.

Затвор передернул и целится. Снабженец самый трезвый был. Это для нас отдых, а для него – работа, и очень даже ответственная, от которой, может быть, вся дальнейшая жизнь зависит.

– С ума сошел, брось оружие… – визжит, руки к нему тянет, а с места двинуться не может, будто валенки к земле примерзли.

Миша тоже успел набраться, лицо веселое, злое.

– Шмаляй, Василий Иванович, – кричит, – отомстим за Даманский и воробьев, хунвейбинами уничтоженных.

Снабженец матом на него. На ревизора! Понаехали, дескать, шуточки над нами шутить. Осмелел мужик с перепугу.

Не знаю, чем бы кончилась эта веселенькая игра, если бы не капитан. Он хоть и пьяненький был, но выучку не потерял. Пока снабженец блажил, подкрался к стрелку сбоку и задрал карабин к небу стволом. Выстрел бабахнул. И тишина. Все молчим. Смотрим, как лошаденка, с китайцем на возу, удаляется от нас. Но медленно ползет. Даже очень медленно.

Первыми заговорили самые пьяные. Миша принялся доказывать Василию Ивановичу, что спор проигран, а тот стал выкручиваться, начальника заставы обвинять.

– Слышь, – говорит, – капитан, никогда ты не станешь майором.

Капитан смеется:

– С тобой, Василий Иванович, точно не стану.

Понемногу и снабженец начал оживать. Мишу приобнял: извини, мол, дурака, не сразу в юмор врубился. А Мише не до него, он стрелка подначивает. Все довольны, все смеются. И только у шофера на лице разочарование – обидно, видать, мужику, что спектакль быстро кончился, быстро и без крови.

Разлили остатки спирта и заторопились разъезжаться. Устали друг от друга. Капитан Василию Ивановичу своего водителя выделил – день был тяжелый, уснет за рулем и не проснется. Тот поерепенился для вида, но сдался. Нам проще, мы захрапели, не проехав пяти километров, а разбудили нас возле крыльца гостиницы. Поблагодарили за компанию и бутылку коньяка на опохмелку оставили как последнее извинение за нечаянные матерки.

Заходим в номер, и Миша заявляет, что полцарства отдал бы за плохонькую баньку или даже обыкновенную ванну. А в гостинице и малых-то удобств нет, не говоря о больших. И здесь у меня появилась возможность хоть как-то отблагодарить за дневные приключения. Пойдем, говорю, в душ на котельную, мне там в любое время не откажут, и все удовольствие в двух шагах от гостиницы. Приходим – вижу, мнется мужик. Я понимаю, что душевая не высшего класса, и белого кафеля нет, и смесители допотопные, но вполне чистенько, напор воды хороший и, главное, выбирать-то не из чего. Чем богаты, как говорится. Я – в расстройстве. Он – в задумчивости. Потом спрашивает, нельзя ли табуретку или скамейку найти. Сбегал в лабораторию, выпросил стул. Приношу, а Миша уже без брюк… и у левой ноги до колена протез. Вот, оказывается, для чего табуретка. На одной ноге под душем не поблаженствуешь, человек – не цапля.