и где сейчас Лойал? Он готов был размышлять о чем угодно, только не о том, как управиться с Фэйли.

Но она и не оставила ему времени на размышление. Вызывающе подбоченясь, Фэйли остановилась перед ним. Каким-то образом – такое умеют только женщины – Фэйли, когда сердилась, становилась выше ростом.

— Сдаться задумал! Сдаться! Ты это с самого начала замыслил? Так или нет?! Ты полный идиот! У тебя мозги вконец усохли, Перрин Айбара. И раньше-то умом не блистал – одни мускулы да шерсть, а нынче и вконец спятил. Раз Белоплащники охотятся за тобой, то как только ты им сдашься, они тебя и вздернут. И вообще, с какой стати они тебя ищут?

— Потому что я убивал Белоплащников, – ответил он, глядя в глаза Фэйли, и, не обращая внимания на испуганное восклицание госпожи ал'Вир, продолжил:

— В ту ночь, когда мы встретились с тобой, а двоих еще раньше. О тех двоих им известно. И еще они считают меня Приспешником Темного.

Она бы узнала об этом достаточно скоро, останься они наедине. Приперла бы его к стенке и все выведала. По крайней мере двое – Джефрам Борнхальд и Джарет Байар – знают о его связи с волками. Не слишком много, но для них и того достаточно. Человек, который водится с волками, не может не быть Приспешником Темного. Может, с этими Белоплащниками явился кто-то из них.

— Они в этом уверены.

— Ты такой же Приспешник Темного, как и я, – прошептала Фэйли. – Скорее уж к Темному в Приспешники можно зачислить солнце.

— Какая разница, Фэйли. Я просто должен сделать это. Вынужден.

— Болван ты пустоголовый! Ничего подобного ты делать не должен. Гусак безмозглый! Попробуй только, и я сама тебя вздерну!

— Перрин, – негромко произнесла госпожа ал'Вир, – может быть, ты познакомишь меня с этой молодой женщиной, которая о тебе столь высокого мнения.

Только сейчас Фэйли поняла, что совершенно проигнорировала хозяев. Залившись краской, она принялась приседать, кланяться и цветисто извиняться. Байн и Чиад, как ранее Гаул, попросили разрешения защищать кров госпожи ал'Вир и преподнесли в дар маленькую, искусно сработанную из золотых лепестков чашку и покрытую изысканной гравировкой серебряную мельницу для перца размером в два Перриновых кулака, на крышке которой красовалась фигурка какого-то диковинного животного – полулошади-полурыбы.

Бран ал'Вир насупил брови, почесал голову и пробормотал что-то себе под нос. Перрин разобрал только слово "айил". Мэр то и дело с беспокойством поглядывал на окно, но едва ли из-за того, что опасался появления новых айильцев. Скорее его тревожило, не нагрянут ли ненароком Белоплащники. Марин ал'Вир, напротив, если и была удивлена тем, что на нее свалилось, справилась с потрясением без видимых усилий. С Фэйли, Байн и Чиад она повела себя точно так же, как с любыми другими молодыми женщинами, заехавшими в трактир, – сочувственно поохала по поводу трудностей долгого пути, весьма кстати похвалила дорожное платье Фэйли из темно-синего шелка и выразила восхищение цветом и блеском волос обеих Дев. Как подозревал Перрин, Байн и Чиад не знали, что о ней и подумать, но хозяйка взяла бразды правления в свои руки – с мягкой материнской властностью усадила молодых женщин за стол, предложила им влажные полотенца, чтобы отереть дорожную пыль с лиц и ладоней, и принялась потчевать их чаем из большого, в красную полоску чайника. Перрин помнил его с детства.

Забавно было видеть, как эти воинственные женщины – а к таковым он, конечно же, причислял и Фэйли – принялись нахваливать угощение, вызываться помочь хозяйке на кухне и заверять, что они не стоят ее хлопот. Точнее, было бы забавно, когда бы она не взяла в оборот и их с Гаулом – усадила за стол и заставила отереть руки, перед тем как они получили по чашке чая. Все это время с губ Гаула не сходила легкая улыбка – что ни говори, а чувство юмора у него своеобразное.

Удивительно, что госпожа Марин, кажется, вовсе не глядела ни на лук, ни на топор, ни на оружие айильцев. Двуреченцы редко носили даже охотничьи луки, а в трактире было заведено, садясь за стол, оставлять оружие в стороне. Хозяйка всегда настаивала на этом, но сегодня не проронила ни слова. Еще больше Перрин подивился тому, что Бран поставил перед ним серебряный кубок с яблочным бренди. Не маленькую стопочку, в которой и налито-то на донышке, а настоящий кубок, наполненный чуть ли не наполовину. В ту пору, когда он уезжал из Двуречья, ему предложили бы в лучшем случае сидра, а то и молока, а если вина, то уж непременно изрядно разбавленного водой. Юноше было приятно чувствовать, что к нему относятся как ко взрослому, однако пить он не торопился. За последнее время вино стало для него привычным напитком, но что-нибудь покрепче он пробовал редко.

— Перрин, – промолвил мэр, присаживаясь на стул рядом с женой, – никто не верит в то, что ты Приспешник Темного, ни один человек, если только он совсем из ума не выжил. Тебе незачем идти на верную смерть.

Фэйли энергично закивала, но Перрин оставил это без внимания.

— Я не могу отступить, мастер ал'Вир. Белоплащникам нужен я, и коли они меня не заполучат, то обрушатся на всех Айбара, до кого только доберутся. А они скоры на суд и расправу.

— Это уж точно, – тихонько промолвила госпожа ал'Вир.

Ее муж уставился на лежавшие на столе руки и, помявшись, выдавил из себя:

— Перрин, твоей семьи нет на ферме.

— Нет? Вы хотите сказать, что нашу ферму уже спалили? – Перрин сжал в кулаке серебряный кубок. – А я-то надеялся, что поспею вовремя. Мне следовало предвидеть это. Но что поделать – я узнал слишком поздно. Может, я еще помогу им отстроиться? У кого они укрылись? Мне бы для начала хоть повидаться с ними.

У Брана задергалась щека, и жена успокаивающе погладила его по плечу. Но странное дело – смотрела она при этом на Перрина. Смотрела сочувственно и печально.

— Они погибли, сынок, – собравшись с духом, выпалил Бран.

— Погибли? Нет! Не может быть! – Перрин нахмурился и уставился на искореженный кубок, словно дивясь, откуда он взялся. Неожиданно у него вспотели ладони.

Он попытался вернуть сплюснутому кубку прежнюю форму, но из этого, разумеется, ничего не вышло. Бережно поставив посудину на середину стола, он промямлил:

— Я вам другой… я…

Вытерев ладони о кафтан, он вдруг принялся поглаживать висевший у пояса топор. И почему все так странно на него смотрят?

— Это правда?