Добраться до этого острова можно было только подобрав юбки и перейдя Индийский океан вброд. Там не было ни моста, ни лодок. Волны обычно успевали достать тебе до зада, хотя шел ты всего полторы минуты. Ужасно неприятно было потом весь день ходить с мокрым задом, но выбора не оставалось. Красота окружающей природы компенсировала неудобства, которые имелись в большом числе. Воды на острове не было, и слуги приносили ее на головах. По этой причине мыться там было решительно невозможно, разве что в море. Купались мы с плота прямо рядом с домом и делали это с большим удовольствием. Пляж напротив обрамляли кокосовые пальмы, и красивые сингальские рыбаки плавали у берега на своих лодочках, свесив ноги в разные стороны. Это был еще один мир мечты, совсем не похожий на Венецию.

Цейлон — очень маленький остров, и поэтому меня там приняли с большим энтузиазмом; в газетах обо мне писали как о видной фигуре в искусстве и приглашали на радио. Ко мне даже обратилась жена местного начальника полиции со слезной просьбой помочь ей определиться, стоит ли ей поощрять художественный талант ее двенадцатилетнего сына. Отец не одобрял его увлечения живописью, которому мать всячески способствовала. Надо признать, их сын действительно был весьма одарен, и я сообщила об этом отцу, отметив тем не менее, что часто дети, которые по юности рисовали хорошо, с возрастом теряют свежесть видения.

В моем дневнике я нашла следующую запись: «Вчера меня пригласили посмотреть на картины юного дарования, сына местного начальника полиции. Отец не хочет, чтобы он рисовал, но мать лелеет гений сына. Этот ангелочек двенадцати лет показал мне всех своих питомцев: собак, щенят и белых мышей. Он рисует, как зрелый художник двадцати пяти лет, и обладает необыкновенным талантом с зачатками гениальности. Стиль его еще не оформлен: иногда он напоминает Матисса или Боннара, но в нем чувствуется большая сила и чувство цвета и композиции. Прямая, простая и невинная манера, но вместе с тем весьма продуманная. На его матери, элегантной сингалке, были восточные украшения и сари, повязанное на западный манер. Они живут в прелестном маленьком домике с видом на красивые коричные сады. У моего юного дарования очень изящные руки. Он продемонстрировал мне свои книги по искусству: египетскому, японскому, Дюфи, Пикассо и т. д. Он обладает изумительным вкусом и большой чувствительностью к деталям. Его мать тратит все деньги на краски и учебники живописи.

Я повстречала еще одного вундеркинда, виолончелиста и протеже Казальса. Он родом из очень знатной семьи, и его дядя, Дарангале — один из лучших художников Цейлона, хотя, я боюсь, на нем слишком сильно сказалось влияние Челищева. Второй юный талант оказался сильно старше — ему около шестнадцати, и он уже довольно известен как виолончелист. Его также обожает мать и также мечтает только об одном — устроить его карьеру. Но она, как и жена начальника полиции, не может избавиться от сомнений. Ни та ни другая женщина не уверена до конца, что поступают правильно».

После пяти недель на Цейлоне я в одиночку отправилась в Индию. Мой маршрут составил Такор Сахиб, индийской посол в Коломбо. Он до этого бывал в Вашингтоне и был женат на сестре махараджи княжества Майсур. Он имел весьма преувеличенное представление о скорости американских путешественников, которая, надо признать, иногда поражает воображение, но тот план, который он подготовил, убил бы кого-нибудь даже повыносливее меня. Мне пришлось урезать его вдвое, и все равно я успела побывать в более чем двадцати городах за сорок восемь дней. В Коломбо один журналист сказал мне обязательно посмотреть на картины Джамини Роя в Калькутте. Приехав в Майсур, где я должна была встретиться с махараджей, я посетила местный художественный музей. Там я увидела картину, которая напомнила мне Браунера, и, задумавшись, стала пытаться вспомнить имя художника, на работы которого мне советовали посмотреть в Калькутте. Мне не удалось, я очень расстроилась и подумала, что нужно отправить телеграмму тому человеку из Коломбо. Внезапно я присмотрелась к картине, перед которой я стояла, и обнаружила, что это и есть Джамини Рой.

Когда я добралась до Калькутты, пресс-секретарь правительства Западной Бенгалии, к которому у меня было рекомендательное письмо от индийского посла, отвел меня по моей просьбе к Джамини Рою, представив меня как художественного критика. Я нашла в своем дневнике такую запись: «Познакомилась с Джамини Роем, праведным мужчиной шестидесяти лет. Он живет в красивом современном белом доме, где выставляет свои картины. Он всегда пишет на мифическую тематику, включая мифологию христианства. Он выставлялся в Нью-Йорке и Лондоне, но никогда не выезжал за пределы Индии».

Джамини Рой много рисовал на тканом папирусе, но я купила за семьдесят пять рупий его картину на бумаге: ее было легче перевозить. Она изображает похищение Ситы Раваной. Король-демон Джатай в облике отважной птицы пытался остановить Равану, но был убит в бою. Это эпизод из «Рамаяны», великой индийской мифологии. Джамини Рой скопировал нескольких европейских художников по репродукциям, в том числе Кампильи и Ван Гога. Его собственные работы напоминали Виктора Браунера за тем исключением, что он рисовал глаза в форме лодочек или миндаля. Ему был характерен очень наивный примитивизм. Он не одобрял трехмерную живопись и рисовал в одной плоскости. На меня он произвел впечатление мудрого, неиспорченного человека.

В Нью-Дели я приехала совершенно измотанная путешествием по маршруту Такора Сахиба, и там меня спасла Пакстон Хаддоу, чудесная девушка из американского посольства, работавшая в Информационной службе. Она пригласила меня пожить в ее красивом доме и на время забыть, что я турист.

Пакс свозила меня в Чандигарх, город, построенный на месте Лахора, бывшей столицы Пенджаба, который после разделения Индии отошел Пакистану. В своем дневнике я записала: «Съездили… в Чандигарх. Приехали туда спустя несколько часов после того, как премьер-министр провел торжественное открытие здания Верховного суда, шедевра Ле Корбюзье. Это замечательное здание похоже на его многоквартирный дом в Марселе, хотя по нему сразу видно, что оно не предназначено для проживания. Весь город Чандигарх, спроектированный Ле Корбюзье, представляет собой изумительный пример современного градостроения, где все подчиняется его теории пропорций человека. Голова, тело, руки — все это должно быть представлено в соответственном соотношении. На Чандигарх было особенно приятно смотреть после Фатехпур-Сикри, мертвого города близ Агры. Всего в городе двадцать шесть секторов с огромными шоссе для транспорта и дорожками для пешеходов… Закончено только несколько секторов, и они застроены ровными рядами одинаковых домов, которые арендуют чиновники за десять процентов от своей зарплаты. Так что по твоей ренте можно понять, сколько ты получаешь. В одном ряду домов живут судьи, и так далее до чернорабочих, у которых есть собственные дома. Замысел всего этого великолепен, но подводят остальные здания работы архитекторов Максвелла Фрая и Джейн Дью. Ле Корбюзье спроектировал несколько правительственных зданий, технический колледж, школы (в каждом секторе должно быть по одной), госпиталь, типографию и т. д. Деревьев посажено мало, поэтому пока город производит пустынное и однообразное впечатление. Интересно посмотреть, что будет через десять-двадцать лет. Пока что людям постоянно приходится импровизировать: школы используют для заседаний, аптеки в качестве больниц и т. д.