— Ляжет его кобылица через пару мгновений… — Асуп стал завороженно наблюдать за ветлужским знаменосцем. — Так бывает с неопытными всадниками…

— Она просто не может держать такую ношу! — развел руками Трофим, искоса наблюдая, как Вячеслав пытается поднять голову лошади поводом. — Мы меняем под ним коней несколько раз за день — ни один не справляется. Не смотри так недоверчиво, лучше присылай своих раненых воинов к нам в лагерь — и он покажет свое умение. Вашу Азу лекарь уже перевязал и сказал, что с ней все будет в порядке, особенно если наши с тобой переговоры закончатся успешно. Однако в любом случае ей нельзя двигаться несколько дней, поэтому у нас с тобой достаточно времени, чтобы обсудить виру в ее присутствии, а также то, как на вашу судьбу повлияет решение ясов перебраться на новое место обитания.

— А…

— Нет, не в Аланию, а на границу степи в верховья Дона и даже дальше. И вновь предупреждая дальнейшие вопросы… Для начала бери не больше десятка раненых воинов, за здоровье которых ты беспокоишься. И чтобы у тебя не осталось тени сомнения по поводу такой моей щедрости… В случае опасности я лично прирежу Азу — и лишь потом буду отражать атаку!

— Ты не посмеешь! — звонко прорезался голос юного бека, сжавшего свои небольшие кулачки до белизны в костяшках.

— Надейся на это, Саук, надейся. Тот же Мономах не щадил ваших знатных послов, хотя и целовал крест об их неприкосновенности. И хотя его грехи церковь простила, а сам он наверняка искренне раскаивался, но что сделано — то сделано. Я же обещал нечто противоположное — и сдержу свое слово без всякого на то сомнения, тем более что речь идет о жизнях моих воинов. Так что мое дело предупредить… Но пока опасности нет, за жизнь своей матери можешь не беспокоиться. Мы ее обязательно вернем тебе в полной сохранности. А я с удовольствием приму тебя как дорогого гостя и разрешу оставаться с ней, сколько заблагорассудится…

— Нет! — резко мотнул головой Асуп.

— …но не думаю, что на это пойдет твой наставник, — без перерыва продолжил Трофим. — Как говорил один мой знакомый, не надо складывать все яйца в одну корзину, и он это наверняка понимает. Тебя же, Асуп, я жду вместе с ранеными. Негоже нам прохлаждаться на ветру, когда можно все обсудить в теплом шатре за чашей с хмельным медом. Или ты предпочитаешь кумыс? Тогда захвати целую сабу,[154]а ценители у нас найдутся!

Трофим легким кивком попрощался с юным беком и развернул коня в сторону лагеря. Следом за ним двинулись его сопровождающие, за время переговоров не проронившие ни слова, а теперь несколько ошарашенно взирающие на своего разговорившегося предводителя. Видимо, их взгляды так сверлили спину воеводе, что тот не выдержал и развернул лошадь, излишне горяча ее от нахлынувших на него эмоций:

— Ну что уставились?! Мне тоже было бы легче пойти лавой на половцев, где мы сложили бы свои буйные головушки, но приходится заниматься и такой болтовней, выдавая себя то ли за донельзя знатного боярина, то ли за самого князя! Надеюсь, теперь вы понимаете, что к Сырчану и в ясские городки нам ходу нет, пока мы действительно не будем что-то собой представлять? Что чешешь в затылке, Плоскиня? Там шлем! Его своей дланью трогать бессмысленно, разве что оголовьем меча приласкать для вразумления! В новинку такие речи? Привыкай: среди сородичей нашего лекаря такое поведение считается в порядке вещей, вот я и нахватался… Как это действо называется, Вячеслав?

— Как? — Тот споткнулся, не желая приносить в этот мир разные словечки блатного толка, и попытался исправиться в сторону большей интеллигентности, но все-таки не выдержал и выдал, немного смутившись: — Бросать понты или даже взять на понт.

— О! — поднял палец воевода. — Так ромеи наше Русское море называют! Понтом Аксинским! Взять его — как будто забрать себе целое море во владение!

— Это всего лишь означает сблефовать, напугать, морально подавить — и делать после этого с жертвой все что угодно, — удрученно объяснил Вячеслав. — К слову, на моей родине в последнее время понты были основным производимым и потребляемым товаром. От частого употребления это перестало действовать, а делать все остальное уже не умели. Так что применяйте с осторожностью.

Плоскиня даже помотал головой, чтобы там не осталось столь сложных понятий, которые могут ненароком повредить не привыкший к ним разум. А потом неожиданно предложил:

— Как-то все путано у вас, то ли дело острой сабелькой махать… Может, лучше споем? Как там начинается? Че-е-ерный во-о-о-рон, шо ты вье-е-ешься…

Против этого было возразить трудно, и вскоре негромкие голоса подтянули известный узкому кругу мотив. А буквально через минуту на весь степной простор во всю мощь трех хриплых голосов пролилась надрывная история о невеселой свадьбе на дальней стороне. У одних она заставила тоскливо сжиматься сердце, а у других вызвала недоверчивое покачивание головой… Как, они еще и поют?

И хотя издалека слова было трудно разобрать, но щемящие нотки заставляли всех этих людей оглядываться по сторонам и вспоминать своих соратников, нелепо погибших в случайной стычке. И лишь мысль, что жизнь преходяща и все когда-нибудь вернутся в ее круговорот земным прахом, приносила утешение и заставляла по-новому оценить те ее кусочки, которые еще остались каждому. И тут же хотелось вдохнуть холодный воздух бескрайней степи, почувствовать запах дыма от быстротечного костра, разожженного на сухом бурьяне и высохших ветках вишенника, и взглянуть в сумрачное осеннее небо, где безмолвными клиньями застыли последние стаи диких гусей.

Зима вступала в свои права, не обращая внимания на людские склоки и войны. Природа наивно думала, что мелкие букашки под ее холодными ветрами так и будут драться между собой за кусок еды палками и камнями. Она не подозревала, что в своем стремлении уничтожить соседа и добыть пропитание они когда-нибудь дойдут до того, что изучат многие секреты мироздания и станут увечить ее суть. Им так будет легче, но станут ли они от этого счастливее? Кто знает…

* * *

Негромкий тележный скрип выдернул Вячеслава из сонного забытья и заставил недоверчиво приподнять голову, озирая окрестности в поисках знакомых ориентиров:

— Где это мы?

— Куда-то едем, — насмешливо отозвался ему в тон голос, донесшийся от темнеющей в передней части телеги фигуры. — А куда? О том нам не растолковали. А ты отдыхал бы от трудов своих, лекарь! Совсем недавно ведь голову приклонил.

— Ты, Григорий? Все насмешничаешь? А еще чернецом зовешься! — Воспоминания вчерашнего дня с трудом начали пробиваться в затуманенную коротким сном голову. Вячеслав отчаянно зевнул и привстал на локте, пытаясь уловить в снежной крупе, падающей с сумеречного неба, силуэты всадников и растянувшееся по дороге стадо. — Как думаешь, доведем скот на место? И сохраним ли?

— Так ты уже спрашивал, — махнул рукой возница, удобнее поворачиваясь на ворохе сена, наваленного на повозку, и улыбнулся. — Твердята ваш взял ровно столько, сколь может прокормить за зиму. Правда, с учетом того, что раздаст скот по всей округе, так что вышло немало! А вот доведет ли… Бог даст, доведет! Пока снега немного и добраться до травы можно. Людей бы довести…