Эдит взглянула на Сенлина: понял ли он?

– Это нечестно, – сказал Сенлин, стараясь казаться спокойным. Притворство в сочетании с заемной одеждой выглядело не очень убедительно.

Его слова словно выдернули пробку на дне ее сердца, и вся кровь отхлынула от лица Эдит.

Но на самом деле он не расстроился. Он с трудом сдерживал восторг. На протяжении месяцев он не позволял себе задумываться о грузе командования или о том, как плохо он подходил для того, чтобы этот груз нести. Ведь в конечном итоге не имело значения, тот он человек или не тот; он сам попросил об этой ответственности и принял ее. Он с искренним усердием выполнял свой долг перед командой и ни разу не дрогнул, защищая ее. Но, получив возможность отойти в сторону, пусть и без особого изящества, он ощутил внезапное желание расхохотаться, обнять их всех с той же благодарностью, с какой вышел из Бездонной библиотеки. Он почувствовал себя свободным.

Он знал, что перемена не обойдется без потерь. Эдит не скрывала, что капитанский пост ей неинтересен. Сенлин не понимал причины ее колебаний, особенно принимая во внимание таланты и прошлое старпома. Разве она не была садовой генеральшей во владениях отца? Но Сфинкс был нечувствителен к ее отговоркам и теперь вынудил ее столкнуться с источником неуверенности лицом к лицу. Это был деликатный момент, требующий хладнокровия.

Сенлин со всем возможным самообладанием посмотрел на Ирен и Волету. Шея амазонки сделалась толще, на ней выступили вены. Она опустила голову, как раздраженный бык. Волета свирепо таращилась на Сфинкса, криво ухмыляясь. Сенлин вскинул руки, привлекая их внимание:

– Нечестно вот так сообщать команде о замене капитана. Ему ведь понадобится их поддержка.

– Их поддержка не имеет значения, – парировал Сфинкс, и от сквозняка его одеяние затрепетало, как дым над свечой.

– Для капитана – имеет, – не уступил Сенлин. Он повернулся к Эдит. – Я полностью в вас уверен, капитан Уинтерс. С нетерпением жду путешествия на вашем корабле, под вашим командованием. – И он отдал ей честь, очень продуманно, пусть и не очень умело.

Ее помрачневшее лицо смягчилось от нежности. Она хотела обнять его снова, но теперь такой поступок был бы еще более опрометчивым, чем раньше. Впрочем, разве он не был капитаном, когда подошел к ее двери? Будет ли смена ролей иметь такое значение? Она тотчас же понадеялась, что нет, но в глубине души поняла, что да.

– Теперь пусть другие говорят сами за себя, – сказал Сенлин.

Ирен вздохнула, и ее плечи немного расслабились.

– У меня нет с тобой никаких проблем, Уинтерс. Я подчинюсь. – Она указала на Сфинкса. – Но на тебя мне плевать. Знавала я таких людей, как ты. Никакого уважения. Никакого доверия. Никакой отваги. Такие, как ты, кончают плохо.

Сфинкс немного покачнулся, но, похоже, не был ни удивлен, ни впечатлен гневом амазонки.

Волета закатила глаза.

– Быть твоим другом очень трудно, – сказала она Сфинксу. Потом повернулась к Эдит. – Капитан Уинтерс, вашей вины в том, что ловушка захлопнулась, нет. Я думаю, вы отлично справитесь, а корабль весьма красивый. С нетерпением жду возможности выполнить большую часть ваших приказов.

Эдит расправила плечи и вскинула подбородок.

– Как ваш капитан… – начала она, и тут Сфинкс вмешался:

– Итак, похоже, у нас консенсус. Что не имеет никакого значения. Я рассчитываю, что ты сдержишь слово, выполнишь мое поручение и позаботишься о моем корабле. Если ты его потеряешь, пущу тебя на запчасти. – Он вскинул палец. – Это абсолютно необходимо добавить к вашим контрактам. Байрон, пожалуйста, принеси свой стол.

Когда олень удалился, стуча каблуками по платформе, Волета сунула руку в расслабленный кулак Ирен. Пискля выскочила из ее рукава и взбежала по толстой руке амазонки на ее серебристую макушку, откуда окинула ангар взглядом победительницы. Сенлин улыбнулся им, а потом – Эдит, которая рассматривала свой корабль, блестящий, словно ртуть.

Он задался вопросом, не упускает ли из виду предмет своих поисков.

Механические бабочки с расписными крыльями собирались в мастерской Сфинкса, внутри медного купола. Они приходили и уходили через трубы в стенах, достаточно разумные, чтобы идти туда, куда велено, достаточно сообразительные, чтобы избежать поимки, хотя если бы кто-то их и поймал – он бы не знал, что делать с добычей.

Женщина, называющая себя Сфинксом, сняла одеяние и парила над столом, где лежало несколько бабочек, чьи крылья время от времени двигались – с ленцой, как веки того, кто предается грезам любви.

Она взяла одну и отделила грудную клетку от живота. Пестрые крылья забились быстрее, и, когда Сфинкс убрала руку, лишенная внутренностей бабочка поднялась и присоединилась к другим, бездумно порхающим вокруг купола.

Грудную клетку бабочки покрывал черный лак, а посередине в жестяном корпусе блестела хрустальная линза.

Сфинкс включила проектор, стоящий в углу стола; он ожил и бросил круг белого света на пустой участок стены. Открыв боковую часть проектора, она просунула грудную клетку бабочки в камеру, словно вставила патрон в винтовку. Пятно света уступило место изображению, мутноватому и искривленному по краям. Призрачная анимация сопровождалась еле слышными звуками движения, шорохом одежды, чьим-то дыханием.

Запись была сделана в спальне Эдит. Она сидела у туалетного столика, разрабатывая новую руку и поглядывая то на нее, то на отражение в зеркале.

Стук в дверь не отвлек Сфинкса от сцены. Она велела Байрону войти. Как только олень увидел сцену, воспроизведенную на стене, он отвернулся, прищурив темные глаза от стыда.

– О, не смотри так виновато. Ты лишь выполнил приказ, – сказала Сфинкс.

От этого ему не стало лучше. Накануне он побывал в комнате Эдит с докторским саквояжем, предположительно – чтобы облегчить ее боль дозой опиатов, хотя главная цель заключалась в другом. Олень положил открытую сумку на пол у ее кровати, и, пока отмерял лекарство, шпион Сфинкса выполз наружу. Он предал Эдит спустя несколько часов после того, как возродил их дружбу.

– Я проверил музыкальную комнату. Как вы и ожидали, Волеты там не было. Я думаю, она в постели, – сказал Байрон, сопротивляясь желанию посмотреть на красочное пламя, танцующее на стене. Эдит тяжело вздохнула, отчего он почувствовал себя несчастным.

– Девочка дуется, – сказала Сфинкс. – Она меня обязательно простит.

– Библиотекарь нашел дневник Сенлина, или как это еще можно назвать, – продолжил олень, вытаскивая из внутреннего кармана красной куртки маленькую стопку неровных бумаг. – Вы были правы: он уронил его в шахту. – Байрон положил бумаги на стол хозяина возле картины, конфискованной у Сенлина Сфинксом перед входом в библиотеку. Что-то в выражении лица обнаженной женщины выбило его из колеи: отсутствие стыда, пристальный взгляд. Или, возможно, все дело в том, что он знал, как этот образ едва не погубил человека. Байрон переложил бумаги, чтобы прикрыть ее. Сфинкс ничего не заметила, или ей было наплевать.