Знал ли Пращур о том кровавом кошмаре, что творился в его землях? Безусловно, знал. Мог ли его остановить? Пожалуй, мог. Камень Ло поставил в ряды почитателей Умрана и Эрды немало магов, пусть и не Великих, но вполне способных обуздать злую нежить. Но Пращур не предпринимал ничего. Известие об очередном опустошенном селе или ополовиненном караване паломников встречал неизменно словами: "Такова воля богов" — и внутренне усмехался, потому что знал: никаких богов нет, это его собственная воля. И происходило это не оттого, что Павел Степанович Рыхтиков был кровожаден от природы. Просто это уже не было тем Павлом Степановичем Рыхтиковым, кого Судьба привела в этот мир.

Есть на свете силы, прикоснувшись к которым невозможно остаться прежним. И Павел Степанович изменился. Насколько? Настолько, что, случись ему, к примеру, проголодаться и надумай он попробовать хлебнуть свежей кровушки, — пошла бы, ох пошла! Но был он теперь постоянно сыт и весел, и мысли такого рода пока не приходили ему в голову. И в зеркало он смотреться не любил. Зачем? Он ведь жрец, а не девка на выданье. А если бы глянул, так, может, и заметил бы, что стал походить не на человека, а скорее — на кого-то неприятного и злого.

Но в том и была беда, что осознать произошедшие с ним перемены Павел Степанович не мог! Ему казалось, он все тот же, прежний, просто ловко приспособился к новым обстоятельствам. Ну конечно, и возраст давал о себе знать. Все мы с годами не молодеем! Оттого и сеть мелких морщин на посеревшей коже, и желтизна заострившихся зубов, и болезненная худоба… Ну да ему, как говорят в этом мире, на королевские балы не ходить! А если вдруг надумает да пойдет — ему в любом виде будут рады!

Убивать нежить всегда трудно. Вдвойне — делать это незаметно для окружающих. Потому что это только название у нее такое — нежить. А начнешь ее резать драконьим серебром — визжит громче любой живой твари. И паломники сразу оглядываются: кто это там не пожелал стать жертвой любимой Эрде, кто посмел противиться воле ее?

— Мне кажется, они нас подозревают! — нервничал Эдуард. — Они на нас косятся. Вон тот, видите? — Он исподтишка указал пальцем на паломника, плетущегося справа от их группы.

— Да он не за тобой подглядывает, он просто от природы косой! — успокоила Меридит. — Я его вчера на ночевке хорошо рассмотрела. Глаза как у зайца.

— Расходящееся косоглазие! — авторитетно подтвердил магистр Ингрем. — Говорят, от него можно вылечиться единорожьей мочой.

Вылечиться косоглазому паломнику не пришлось, его съели следующей ночью. Но Эдуарду легче не стало, он по-прежнему чувствовал себя неуютно в стане врага.

— Лучше бы мы шли одни. И быстрее, и веселее, и безопаснее.

— Безусловно. Но тебе же объяснили: в храм пускают лишь тех, кто совершил священный ход, а не кого попало с улицы!

Все это принц знал и сам. Просто капризничал.

— Какой пример ты подаешь Улль-Бриану! — укоряла его сильфида. — Он должен видеть в тебе образец воинской доблести, а не деву корриган!

Если честно, девица и сама была бы не прочь поныть и поругаться, только ниша эта оказалась занята принцем и следовать его примеру было бы неоригинально. Пришлось стать на противоположную позицию и демонстрировать чудеса благоразумия и долготерпения…

Рагнар тем временем слушал их разговоры и вздыхал. Ах, насколько легче было бы ему теперь, окажись его изнеженный родственник дома, в безопасности! Сколько с ним хлопот: то ногу сотрет в кровь, то простудой заболеет, то поносом, то еще беда какая! На днях, к примеру, упырь его сцапал — еле успели отбить! А главное — все у него молчком. Лучше бы сразу жаловался, легче было бы помочь, — так нет! Гордый! Будет страдать, но не пикнет, как орк на допросе, пока он, Рагнар, сам не заметит, что у кузена очередное несчастье. Однажды это может случиться слишком поздно — вот чего боялся рыцарь. Страшные картины рисовало воображение: вот он, огромный и сильный, способный одним ударом проломить городские ворота, кладет к ногам любимой тетушки Элеоноры жалкое бездыханное тельце ее единственного сына и произносит роковую, до отвращения избитую фразу: "Прости. Я не смог ему помочь…"

Ему, Рагнару, уже случалось бывать в подобных ситуациях, и не раз. Он знал, каково это — смотреть в глаза матери убитого друга. Но тогда это по крайней мере не касалось его собственной семьи…

— Хельги! — взмолился наследник престола Оттонского, придержав демона за плечо, чтобы приотстать от колонны. — Я тебя всеми богами заклинаю, помоги! Нету больше моих сил!!!

— Ты о чем?! — испугался тот. Только что все было вроде бы в порядке, откуда вдруг такие страсти?

— Об Улле я, о чем же еще?! Не ровен час, с ним выйдет беда! Что мне тогда делать? Тетка моя тогда совсем того… — Рыцарь жалобно шмыгнул носом и умолк. Ну не умел он облечь свои благородные мысли в красивые слова! Порою, в минуты душевных волнений, окружающим стоило немалого труда его понять.

— Так от меня ты чего хочешь? Чтобы я тетку утешал? Так это больше по части Аолена. А я не умею.

— Бестолочь! — рассердился Рагнар. Будучи человеком добрым и уравновешенным, он крайне редко выходил из себя. Но теперь его одолевали дурные предчувствия и нервы расшатались, — При чем тут тетка?! Я тебя староземским языком прошу: отправь ты этого горемыку к Максу! Пусть там обретается, вместе с Агнессой! — И добавил важно: — Этот мир не для нежных поэтов!

Бедный Хельги не знал, что и сказать. С одной стороны, Рагнар был прав. В деле спасения мира Улль-Бриан становился обузой, и неплохо было бы от него избавиться. С другой — поэт, пусть даже самый нежный, это все-таки не комнатная собачка. И трудно сказать, будут ли в ином мире обрадованы такому гостю. А с третьей — как к этому, будучи тварью разумной и отнюдь не бессловесной, отнесется сам Улль-Бриан?

На последний вопрос Рагнар ответил с ходу:

— А мы его и спрашивать не станем! Сцапаешь под шумок, утащишь. А там, на месте, скажешь: мол, извини, случайно вышло. И обратно никак.

— В смысле, я должен ему наврать, будто он застрял в другом мире?

— Вот именно! — просиял любящий кузен.

И Хельги не хватило духа ему отказать. В крайнем случае, рассудил он, если юный Р'Оверин в ином мире станет вести себя совершенно невыносимо, Макс сможет поселить его на турбазе у Гоши. Потому что Гоша, когда напьется, делается совершенно непробиваемым и может что угодно стерпеть, даже поэта под боком… Но сначала все-таки следовало переговорить с Максом.

С этой мыслью демон ушел в астрал. А там, за границей миров, его ждала потрясающая новость.

— О! Ну наконец-то! — встретил его Макс с порога.

На этот раз Хельги материализовался очень удачно: у входной двери, как порядочный. "Опыт приходит с годами!" — гордо подумал демон.

— То чуть не каждый день объявляется, то по месяцу носа не кажет, дожидайся его! У меня уже давно все собрано, а тебя нет и нет!

— Что собрано?! — опешил подменный сын ярла. Вместо ответа Макс кивнул на объемистый заплечный мешок, примостившийся у дверей. Рядом на крюке висел хороший меч и маленький боевой топорик.