проведения объявленных свободных выборов). К принятию в Москве силового решения располагала и международная обстановка. Администрация Д. Эйзенхауэра довела до руководства СССР свою незаинтересованность во внутренних делах страны советского блока, которая не могла рассматриваться в качестве потенциального союзника Вашингтона. Что же касается антисоветской пропагандистской риторики, проявившейся в деятельности радиостанций, контролируемых США, то в Москве не были склонны придавать ей слишком большое значение, исходя из очень малой вероятности серьезного конфликта с США, тем более в условиях Суэцкого кризиса, создавшего весьма благоприятный для осуществления советской акции внешнеполитический фон (не только потому, что отвлекал внимание от венгерских дел, но и потому, что нападение Великобритании и Франции на Египет не получило одобрения США и тем самым впервые отчетливо проявились противоречия между странами-членами НАТО). Показательны в этой связи слова Н.С. Хрущева на заседании Президиума ЦК КПСС: «большой войны не будет». За силовое разрешение венгерского кризиса высказались коммунистические лидеры Китая, стран-союзниц СССР по ОВД (кроме Польши), а также (с оговорками) нейтральной Югославии. Как явствует из высказываний Н.С. Хрущева на заседаниях Президиума ЦК КПСС, демонстрация Советским Союзом своей державной военной мощи в условиях, когда возникла реальная угроза власти коммунистов в союзнической стране, стала бы наилучшим опровержением представлений об ослаблении СССР после смерти Сталина и именно так была бы воспринята как за рубежом, так и в самой стране (в случае невмешательства «мы проявим тогда слабость своих позиций. Нас не поймет наша партия»).

1 ноября в знак протеста против ввода новых войск из СССР И. Надь от имени правительства декларировал выход Венгрии из ОВД и обратился в ООН с просьбой о защите суверенитета страны. Это обращение, однако, не возымело действия. Рано утром 4 ноября правительство И. Надя было свергнуто в результате наступления советских войск на Будапешт, а сам он вместе с группой соратников нашел убежище в югославском посольстве, позже был депортирован в Румынию и возвращен в Венгрию в 1957 г., чтобы предстать перед судом. В течение нескольких дней было подавлено вооруженное сопротивление повстанцев, в течение месяца свернута деятельность рабочих советов, пытавшихся выступать в роли оппозиционного центра. Новое правительство Яноша Кадара, образованное в Москве, восстановило при поддержке СССР однопартийную систему, Венгрия продолжала сохранять лояльность своим союзническим обязательствам. В 1957 — 1960 гг. были предприняты жестокие репрессии против активных участников восстания (около 230 смертных приговоров). И. Надь, отказавшийся пойти на компромисс с новой властью, был приговорен к смертной казни по обвинению в антигосударственном заговоре и казнен в июне 1958 г., что еще больше ухудшило международный имидж кадаровской Венгрии, способствовало ее внешнеполитической изоляции.

При всей неоднозначности развития событий в Венгрии осенью 1956 г. избранный руководством СССР силовой способ разрешения кризиса не только вступал в противоречие с нормами международного права, но и продемонстрировал миру неспособность официальной Москвы пойти на решительный разрыв со сталинским внешнеполитическим наследием. Как явление международных отношений венгерский кризис 1956 г. стал лишь эпизодом в истории холодной войны, не оказавшим долгосрочного влияния на межблоковое противостояние. Вместе с тем каждая из сторон в своей последующей политике должна была учитывать исторический опыт «будапештской осени». Для всей мировой общественности, и в том числе рассчитывавших на помощь Запада оппонентов коммунизма в самих странах Восточной Европы, результативность советских действий в Венгрии стала подтверждением прочности Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений, резко ограничивавшей возможности эффективного вмешательства каждой из сторон в государствах, относящихся к сфере влияния противоположной державы. Тысячи венгров, понадеявшихся на американскую помощь, вопреки обещаниям радиостанции «Свободная Европа», этой помощи так и не получили. Была тем самым продемонстрирована несостоятельность доктрины «освобождения» Восточной Европы от коммунизма, с которой выступала администрация Д. Эйзенхауэра, венгерский кризис дал толчок последующему пересмотру всей восточноевропейской политики США. В свою очередь, уроки Венгрии-56 должны были в дальнейшем учитывать коммунисты-реформаторы в других странах Восточной Европы. Они наглядно увидели, к каким последствиям могут привести слишком радикальный отход от советской модели общественного устройства, а тем более нарушение союзнических обязательств. В то же время как польские, так и венгерские события осени 1956 г., явившись серьезным вызовом для советского руководства, поставили со всей очевидностью вопрос об эффективности всей прежней восточноевропейской политики СССР, заставив официальную Москву внести в нее определенные коррективы. После 1956 г. в Кремле отказываются от грубых форм диктата в отношении восточноевропейских союзников; для того чтобы укрепить пошатнувшееся единство лагеря, Советскому Союзу пришлось списать ряду своих союзников долги и предоставить им выгодные кредиты. В последующие годы экономические отношения СССР со странами Восточной Европы строились на более взаимовыгодной, партнерской основе, нежели до венгерских событий. К этому можно добавить, что венгерский кризис 1956 г. оказал влияние на внутриполитическую ситуацию в СССР. Страх перед развитием событий по венгерскому сценарию в случае утраты партийным руководством тотального контроля за ходом реформ сформировал в сознании советской партократии своего рода «венгерский синдром», еще более ограничивавший и без того весьма лимитированный реформаторский потенциал советской модели социализма, сдерживавший процессы десталинизации советского общества.

После 1956 г. источником сильных центробежных тенденций в мировом коммунистическом движении продолжала оставаться Югославия. Вследствие венгерских событий отношения Белграда и Москвы вновь осложнились. Этому способствовали как известная речь И. Броз Тито 11 ноября на партактиве в Пуле с критикой политики СССР в отношении Венгрии, так и предоставление Имре Надю и людям из его команды утром 4 ноября политического убежища в югославском посольстве в Будапеште, воспринятое советской стороной как нарушение договоренностей, достигнутых в ходе встречи Хрущева и Тито на о. Бриони в ночь со 2 на 3 ноября. Там речь шла о содействии Белграда в нейтрализации неугодного руководству СССР правительства. Лидеры Югославии, имевшие влияние на венгерских коммунистов-реформаторов, фактически по согласованию с Москвой, взялись за то, чтобы уговорить их добровольно самоустраниться, уступив место у руля другому правительству, способному железной рукой пресечь анархию и навести порядок. Об укрытии же в югославском посольстве политиков, перед этим выступивших с антисоветскими заявлениями, отнюдь не договаривались.

Между КПСС и СКЮ развернулась острая полемика в закрытой переписке, затем она перекинулась и в прессу. Югославская сторона всерьез опасалась возвращения к ситуации 1948 г. Однако, зная о большом международном авторитете маршала Тито и популярности югославской модели в мире, в Москве сочли нецелесообразным отлучать СКЮ от мирового коммунистического движения, ведь югославская схизма угрожала более широким расколом в лагере сторонников социализма (тем более в условиях, когда ряды симпатизирующих СССР на Западе редели вследствие разоблачений сталинской практики, а затем и вследствие венгерских событий). В августе 1957 г. на встрече с И.