— Хватит, — сказал Тергуд-Смит. — Киньте его в кресло и уходите.

Он пошарил рукой за спиной, нащупал кресло и сел. Теперь он держал пистолет, направленный прямо на Яна. Несколько долгих секунд единственным звуком в комнате было их тяжелое дыхание.

— Давай договоримся, что ты на меня больше не кидаешься, — сказал Тергуд-Смит. — Я хочу рассказать много важного, важного для всех нас. Но я тебя пристрелю тотчас, не задумавшись, если ты еще раз двинешься в мою сторону. Ты понял?

— Я понял, что ты убил моих друзей, убил Сару у меня на глазах….

— Что было, то было. И сколько бы ты ни хныкал, как бы ни жалел себя — ты ничего не изменишь.

— Слушай, убей меня и кончай с этим. В кошки-мышки играть я с тобой не буду. Когда мы виделись в последний раз, ты сказал — или я буду работать, или меня уничтожат. Так вот, я бросил работу, теперь моя работа состоит в том, чтобы свергнуть тебя и подобных тебе. Так что кончай.

— Экий ты свирепый стал! Это на тебя совсем не похоже, а?

Тергуд-Смит слегка улыбнулся, из уголка рта показалась струйка крови. Лицо его было в синяках и ссадинах, из глазниц сочилась кровь. Он не обращал внимания на боль, пистолет смотрел на Яна, не шелохнувшись.

— Я изменился, — сказал Ян. — Ты это видел.

— Да, изменился. И я очень надеюсь, что повзрослел. Во всяком случае, настолько, чтобы посидеть спокойно и выслушать меня. После нашей последней встречи я прошел большой путь. Теперь я сижу в Совете объединенных наций и координирую работу земной Безопасности и космической Обороны. Сама ООН — беззубая говорильня. На самом деле разделенной власти не бывает, что бы там ни сочиняла газетная пропаганда. Каждая страна — сама себе закон. Однако есть комитеты, которые управляют международной торговлей и космической программой. Космоцентр в Калифорнии на самом деле международное предприятие, а до недавнего времени даже межпланетным был; мы с тобой оба знаем, что нынче космос слегка сузился… Но у Космоцентра почти нет обратной связи с разными странами, которые пользуются его услугами. Поэтому положение у меня сильное и надежное. В высшей степени ответственное положение, как без конца напоминает мне твоя сестрица. Кстати, она пребывает в добром здравии; думаю, тебе это небезынтересно. Так вот, положение мое настолько ответственное, что я ни перед кем не отчитываюсь, никто не знает, что я делаю. А значит, я могу делать, что хочу. Все, что хочу, в том числе и с тобой. Абсолютно все.

— Ты что, надеешься, что я стану просить пощады?

— Ты неправильно меня понял, Ян. Дослушай, пожалуйста. За последние несколько месяцев все изменилось. Как ты знаешь, наши силы разбиты и изгнаны со всех планет, заселенных когда-то землянами. Крутые времена требуют крутых мер. Поэтому все обвинения с тебя сняты. Ты свободен, Ян. И имеешь все права свободного гражданина.

Ян расхохотался:

— Неужто ты думаешь, я тебе поверю? Наверняка сейчас потребуешь, чтобы я что-нибудь для тебя сделал!

— Ты стал просто ясновидцем, Ян. Мне на самом деле пришла в голову такая мысль. Есть дело, которое прекрасно подходит к твоей биографии и твоему опыту… — Он помолчал пару секунд, наслаждаясь драматизмом происходящего. — Очень важное дело, для тебя тоже важное, и было бы хорошо, если б ты за него взялся. Я хочу, чтобы ты вошел в контакт с Сопротивлением здесь, на Земле. Мне нужен связной.

Ян медленно покачал головой:

— Так ты на самом деле полагаешь, что я могу их предать? До чего ж ты паскудная тварь!..

— Дорогой мой Ян! Я вполне понимаю твое отношение ко мне; при сложившихся обстоятельствах оно более чем естественно. Но все-таки выслушай меня, пожалуйста. Я собираюсь рассказать тебе такое, что тебе и в голову не пришло бы. Речь пойдет обо мне. Вспомни, ведь мы когда-то были друзьями. Быть может, нашу дружбу удастся вернуть, если послушаешь, что я скажу. В молодости я — как и ты — захотел узнать, что представляет собой наш мир и каким образом он управляется. У меня не было ничего, кроме честолюбия, и поэтому я знал, что могу рассчитывать только на свои силы. Как и ты, я ужаснулся, узнав, на что похожа наша жизнь. Но в отличие от тебя я не пытался бороться с машиной угнетения, а присоединился к ней. Можно сказать, зарылся в нее, чтобы изнутри…

— Ну нет, мразь! Я же видел, как ты работаешь, видел, как тебе это нравится… А теперь отмыться хочешь, сукин сын?

— А что, я ведь здорово работал, верно? Но все это было маскировкой. Безопасность была реальной силой, управляющей миром, — и я решил стать во главе Безопасности. Чтобы добиться этого, мне надо было превзойти всех своих соперников, стать наилучшим в своем деле. Это оказалось нелегко, но овчинка стоила выделки. И я одновременно достиг двух целей. Будучи самым ярым реакционером, я поднялся на вершину власти. Никто и никогда не усомнился во мне. И никому в голову не приходило, что, наращивая угнетение, я тем самым наращивал и силы Сопротивления. И я горжусь, что моя политика создала такой климат, который способствовал нынешнему восстанию. Раз планеты свободны — я не зря старался.

Ян потряс головой:

— Нет, не может быть. Не верю.

— Но это правда, какой бы невероятной она ни казалась. Впрочем, правда или неправда — сейчас неважно: в наших отношениях это ничего не меняет. Отныне ты свободный человек, со всеми привилегиями, которые вытекают из данного статуса. Карточка преступника изъята из архива, а в компьютерный банк возвращено твое прежнее досье. Отсутствие на Земле все эти годы объяснено интересами Безопасности: ты выполнял задание. А все, у кого есть допуск первой категории, увидят там, что ты всегда был старшим офицером Безопасности, а вся твоя последующая работа — всего лишь прикрытие. Ты теперь очень богат, твой банковский счет полон… Вот тебе удостоверение личности. С возвращением, Ян! Добро пожаловать! У меня тут есть бар, и я предусмотрительно запасся шампанским.

Ян не сомневался, что все это — какой-то садистский трюк.

Болело избитое сапогами тело, болела шея, но ему некогда было обращать внимание на боль: он старался подавить ее, чтобы не утратить способности думать. Надо избавиться от эмоций и рассуждать — однако он вовсе не жалел о том приступе ярости, который заставил его броситься на зятя. Каким наслаждением было дать волю рукам — и добраться до того, кого он ненавидел больше всего на свете!.. Но что он снова затеял? Наверняка тут что-то нечисто, какая-то подлая игра. Тергуд-Смит вообще не способен на честную игру. Впрочем, сейчас, так или иначе, все равно не поймешь, что он планирует. Быть может, подыграть ему? Притвориться, будто поверил? А что, собственно, остается? Ведь выбора нет! Если удостоверение настоящее, то появляется возможность вырваться из сетей Безопасности. Ради того, чтобы выйти отсюда живым, можно сделать все, что угодно. Солгать зятю — тут никаких угрызений совести быть не может; это, можно сказать, святое дело… Так что совершенно неважно, что придется пообещать. Важно только, что он станет делать. Пообещать можно что угодно, лишь бы выбраться отсюда. Это гораздо лучше, чем верная смерть, которая ждет его в случае отказа…