— Думаю, это обычная летняя гроза. Однако теперь я уже не смогу видеть молнии, не думая о… — Женщина на мгновение замолчала. — Как ты думаешь, Эллерт, Рената была права? Следовало ли дому Микелу позволить ей уничтожить ларан Дорилис, пока девочка спит?

— Не знаю, — с беспокойством отозвался Эллерт. — После всего, что здесь произошло, я не тороплюсь доверять своему предвидению. Но во время пороговой болезни я тоже считал свой ларан ужасным проклятием. Если бы кто-нибудь в то время предложил мне избавиться от него, то я бы с радостью согласился. И однако… однако…

Он привлек Кассандру к себе, вспоминая те мучительные дни, когда таился от людей, парализованный ужасом, не смеющий совершить ни одного шага в пугающую неизвестность. Но впоследствии ему удалось овладеть собой, и теперь знал, что без своего дара не может считать себя живым более чем наполовину.

— Когда Дорилис повзрослеет, она тоже может обрести силы и уверенность. — «Как и я. Как и ты, любимая».

— Мне нужно идти к ней, — с беспокойством сказала Кассандра.

Эллерт рассмеялся:

— Ах, как это похоже на тебя, дорогая: будущая королева срывается с места и бежит к постели больной девушки, которая даже не является ее подданной.

Кассандра гордо откинула свою маленькую головку:

— Я стала Наблюдающей и целительницей задолго до того, как узнала о том, что могу стать королевой. Надеюсь, что я никогда не смогу отказать в помощи тем, кто будет нуждаться в ней!

Эллерт взял ее руки и поцеловал кончики пальцев.

— Благодарение богам, милая, если я смогу быть таким же хорошим королем!

Рената услышала гром и сразу же подумала о Дорилис.

— Донел, если ты имеешь хоть какое-нибудь влияние на сестру, постарайся убедить ее, что я желаю ей добра. Возможно, тогда мне удастся хотя бы частично восстановить то, чему ее научила. Будет легче повторить уже пройденное, чем снова начинать с нуля.

— Постараюсь, — сказал Донел. — Но я не боюсь за нее: Дорилис ни разу не обратила свою силу против меня или против своего отца. Если у нее достаточно самообладания для этого, то, без сомнения, она научится сдерживать себя и во всех остальных случаях. Сейчас она измучена, испугана и еще не вполне оправилась от пороговой болезни. Но когда она выздоровеет, с ней все будет в порядке.

— Надеюсь, что ты прав, — с улыбкой отозвалась Рената, скрывая свои страхи.

— Любимая… На празднике я хочу рассказать отцу и Дорилис о наших с тобой отношениях.

— Нет. — Рената решительно покачала головой. — Я не думаю, что сейчас подходящее время, Донел. Дорилис еще не в силах вынести такую новость.

Донел нахмурился.

— Я больше не хочу лгать ей. Если бы ты недавно оказалась на месте Кассандры, то увидела бы, как Дорилис льнула ко мне, когда я нес ее в постель. Я всегда буду заботиться о ней и защищать ее, но не хочу создавать у нее ложное впечатление о наших отношениях. На празднике, когда она будет сидеть рядом со мной как моя жена… — Он смутился, вспомнив о последнем поцелуе Дорилис.

Рената вздохнула. По крайней мере частично, состояние Дорилис объяснялось пороговой болезнью — физическим и эмоциональным расстройством, часто поражавшим одаренных детей в период полового созревания. Лорд Алдаран сам потерял так двоих сыновей и дочь. Рената понимала, что опасность пороговой болезни заключается в огромных психических и эмоциональных перегрузках, связанных с развитием ларана и совпадающих по времени со стрессами от развивающейся сексуальности. Использование ларана ускоряло и усиливало психические и физиологические процессы, происходившие в организме. Стоило ли удивляться, что, почувствовав в себе новые силы, Дорилис обратилась к брату, который с младенчества был ее кумиром, ее покровителем и защитником — а теперь, после жестокого фарса, которого она по молодости лет еще не могла понять, стал ее мужем.

— Дорилис пережила первый приступ пороговой болезни, а он часто бывает самым опасным. Возможно, если она как следует выспится и отдохнет… но на таком торжественном празднике, Донел? Ведь она будет сидеть рядом с тобой как твоя жена. Неужели ты лишишь ее и этой радости?

— А разве можно найти более подходящее время? — улыбаясь, возразил Донел. — Но прежде чем обратиться к Дорилис, я хочу, чтобы ты поговорила с моим приемным отцом. Он должен знать, что ты носишь моего ребенка-недестро. Это не тот наследник, которого он хочет для Алдарана. Но он должен знать, что этот ребенок будет преданным защитником рода Алдаранов, как и я сам. В самом деле, милая, мы больше не можем держать это в секрете. Беременность, как и кровную вражду, не скроешь от людей. Я не хочу, чтобы все считали, будто я боюсь или стыжусь этого. Как только об этом станет официально известно, любимая, твое положение упрочится. Даже Дорилис хорошо знает наши обычаи и понимает, что жена обязана заботиться о благополучии любого ребенка, родившегося от ее мужа.

— Наверное, ты прав, — ответила Рената, вспомнив о том, как Дорилис, всегда ненавидевшая любое шитье, с гордостью вышивала праздничную рубашку для Донела — традиционное занятие для невесты. Донел был прав. Его брак с Дорилис был юридической фикцией, но обычаи следовало соблюдать.

— Ты всегда относилась к ней с любовью и нежностью, — продолжал Донел. — Думаю, она этого не забыла. Кроме того, хотя Дорилис импульсивна и подвержена приступам ярости, она очень серьезно относится к соблюдению правил на людях, особенно в роли леди Алдаран. Если она сможет сдержаться в официальной обстановке, то потом вспомнит, как ты была добра к ней. Ничто не порадует меня больше, чем ваше примирение. Она знает, что я люблю и уважаю ее. Если таково будет ее желание, я могу даже подарить ей ребенка. Но она должна знать, чего она может ожидать от меня, а чего — нет.

Рената вздохнула и взяла его за руку.

— Пусть будет, как ты хочешь, любимый. Я ни в чем не могу тебе отказать.

«Не прошло и года с тех пор, как я с гордостью говорила Кассандре Эллерт, что не представляю себе, как можно любить мужчину и при этом подчиняться его воле вопреки здравому смыслу. Неужели все женщины рано или поздно приходят к этому? И я еще осмеливалась судить ее!»

Позже тем же вечером, когда Донел встретился с Ренатой у входа в праздничный зал и лично проводил ее к месту за женским столом, она подумала, что с таким же успехом можно объявить об их связи на весь замок Алдаран. Впрочем, ей было все равно. Если бы все было по справедливости, они с Донелом поженились бы. Она не первая, кто отстаивает права на любимого человека, вступившего в брак против воли.

Рената смотрела, как Донел занимает свое место за высоким столом. Он казался ей красавцем даже в старых бриджах для верховой езды и выцветшей куртке, которую носил во время осады. Но теперь он облачился в парадный наряд. Огненный камень сверкал в застежке у горла, к боку был пристегнут нож в усыпанных самоцветами ножнах. Деллерей завил волосы и унизал пальцы перстнями, став похожим на прекрасного принца из старой сказки. Дом Микел, в своем темно-зеленом, отороченном мехом плаще с широкими рукавами и тяжелым наборным поясом, имел гордый, но благодушный вид. Кресло Дорилис пустовало. Рената надеялась, что девушка еще спит. Вне всякого сомнения, сон больше пошел бы ей на пользу, чем шумное празднество. Рядом с Донелом и лордом Алдараном за высоким столом сидели лишь Эллерт с Кассандрой, как почетные гости высочайшего звания, и лерони Маргали, приемная мать Дорилис. При других обстоятельствах Рената сама сидела бы там как наставница Дорилис и гостья старого лорда, но на таком великом празднике лишь ближайшие члены семьи Алдарана или высокие гости, равные или превосходящие его по положению, имели право находиться рядом с ним. Все другие лица благородного звания, а также управляющие, кастеляны и распорядители торжеств сидели либо за женским столом вместе с Ренатой и леди Элизой, либо за мужским, вместе с офицерами стражи.