Например, у команды юристов была сценка «Опоздавшие». Профессор монотонно читает лекцию, и каждые десять секунд входят опоздавшие студенты, которые с порога спрашивают позволения войти и бубнят фантастические оправдания. Лектор, мастерски срисованный с профессора Зарипова, подобно дьячку, уныло частил:

– За кражу крупного рогатого, мелкого рогатого, крупного безрогого и домашнего мохнатого скота полагается наказание…

Тут вбегал очередной запыхавшийся студент, выпаливая:

– Ради бога простите! У нашего троллейбуса рога отвалились. Можно войти?

Профессор продолжал:

– …наставить рога и подвергнуть поношению.

На репетициях эта сценка всех веселила, Алевтина была уверена, что и в зале она вызовет смех. Но лицо Елены Викторовны выражало неодобрение.

– Друзья, все это прекрасно, только у вас получается, что наша профессура вгоняет слушателей в сон, а дисциплины в университете нет никакой: половина студентов опаздывает на лекции.

Аля видела, что многие хотели возразить, мол, Дамир Ахатович так и читает и опаздывающих полно, но вовремя спохватились.

– Что же нам делать? – спросила Алевтина, стараясь не показывать огорчения.

– Придумайте другую сценку или пусть хотя бы лектор смотрится поприличнее, поживее, – отвечала Ошеева.

Она досмотрела материал и везде просила заменить, исправить, убрать. Только эпизод про очередь в столовой уцелел, но и здесь Елена Викторовна качала головой. Возможно, не выжила бы и столовая, но проректор – умная все же женщина! – почувствовала, что настроение актеров вот-вот окончательно испортится и подытожила:

– Вы огромные молодцы! Несмотря на отдельные шероховатости… ну, это рабочий процесс… У ГФЮУ наклевывается лучшая команда КВН в Москве. Причем без профессиональных режиссеров, которых нанимают другие вузы. Ректорат обеими руками на вашей стороне!

Тут Елена Викторовна сцепила пальцы и потрясла ими, показывая то ли сплоченную поддержку ректората, то ли союз руководства с творческой молодежью. Проводив взглядами крупную фигуру проректора до двери, огромные молодцы остались одни.

– Враги сожгли родную хату. Какие-то афинские развалины. Что будем делать? – спросил Фархат Алиев, капитан команды юристов.

Аля пожала плечами. Как ей хотелось сейчас распрощаться с КВН и вернуть себе право смотреть на неудачи других со стороны. Но уйти нельзя. Вокруг – ее товарищи, она собирала их для общего дела, она отвечает за их успех или провал. Притом если уйти сейчас, можно поставить крест на будущем театре, на Шекспире, на создании вселенной, в которой уже никто не станет диктовать ей правила. Алевтина спокойно улыбнулась, обвела собравшихся сочувственно-ободряющим взглядом и произнесла:

– В любом случае игре быть. Нам поставили рамки. Ну так давайте нарисуем в этих рамках такую картину, на какую хватит таланта.

– Что же, теперь и Дамира Ахатовича не изобрази? – недоуменно спросил Гриша Колганов. – Над кем тогда смеяться?

– Будем смеяться над собой, – бодро возразила Аля.

– Или над тобой, – быстро прибавил Фархат.

По общему смеху Алевтина поняла, что худшее позади.

•

После вторничной пары аспиранта Гутионова пригласили в деканат юридического факультета. По вторникам на паре он каждый раз наблюдал занимательное явление. Приблизительно на двадцатой минуте в среднем ряду поднималась рука. «Да, Мария, разумеется, можно», – отвечал он из раза в раз. Мария Прудникова со смущенной улыбкой поднималась, плыла к выходу и исчезала. Возвращалась она тоже в одно и то же время, через полчаса. По возвращении она не улыбалась, лицо ее было созерцательным, глаза делались почти черными. Она осторожно садилась на свое место, и теперь не имело смысла задавать ей вопросы или шутить. Прудникова сидела неподвижно, уставившись в одну точку. Что происходило за дверью, куда она выходила каждый раз, почему отсутствовала так долго? Шагая по коридору, Роман Гутионов думал об этой загадке. Зачем его позвали к декану, Гутионова не слишком интересовало: сейчас все разъяснят.

У кабинета декана не было ни души: день сегодня не приемный. Увидев Гутионова, Рядчиков не без усилия поднялся из-за стола и направился к посетителю, держа наготове для рукопожатия сразу обе руки. Николай Павлович всегда приветствовал собеседника так: мягко пожимал ладонь с обеих сторон и слегка качал ее на весу, точно пытался убаюкать. Отпустив руку аспиранта, Рядчиков неожиданно пошел к двери и с щелчком закрыл ее на замок. Гутионов удивился, но и теперь не встревожился: когда-то он учился у Рядчикова, знал его как замечательного лектора и деликатнейшего человека.

– Роман Викентьевич, дело государственной важности. Присаживайтесь, прошу вас.

Декан ласково оглядел высокого Гутионова, словно не был на голову ниже.

– Вы ведь знаете, генеральный спонсор нашего университета – компания Госнафта. У нас с этой компанией давние близкие отношения. Наш ректор состоит в совете директоров Госнафты, сын президента компании заканчивал ГФЮУ.

Рядчиков помолчал, давая посетителю время ответить. Гутионов выжидательно молчал. Николай Павлович кашлянул и продолжил:

– У нас действует партнерская программа. Каждый год мы принимаем на бюджетные места несколько человек… несколько детей высокопоставленных сотрудников Госнафты. Вам фамилия Мешадиев что-нибудь говорит?

Гутионов кивнул.

– Конечно, вы прекрасно знаете этого студента. У него, как я понимаю, есть какие-то трудности с вашей дисциплиной.

– У него есть трудности с дисциплиной вообще, Николай Павлович. Ко мне уже подходила инспектор курса. Мы договорились… Нет, не так. – Перебил себя аспирант и начал сызнова: – Представьте, за весь семестр этот Мешадиев не купил и не взял в библиотеке учебник Венгерова. Ни разу не пришел на занятия с тетрадью.

Гутионов глядел на декана, как бы ожидая, что тот удивится, возмутится, выразит сочувствие. Но Рядчиков продолжал смотреть на аспиранта с той же поощрительной лаской, что и прежде.

– Я передал инспектору, что довольствуюсь конспектом за прошедшие полгода. И представьте, он принес мне тетрадку какой-то девочки…

– Роман Викентьевич, – перебил аспиранта Рядчиков. – Я прекрасно вас понимаю. Вы ревностно относитесь к своему предмету. Вы справедливый человек. Но поймите, иногда приходится делать исключения. Могу выразиться иначе: иногда мы вынуждены делать исключения.

Гутионов встал.

– Позвольте, Николай Павлович. Ведь наши студенты со временем станут работать в прокуратуре, в милиции, в иных правоохранительных структурах. Кого мы сажаем себе на шею? Кому мы выдаем диплом?

– Ну и что ему ваш конспект, Роман Викентьевич? «Конспект»! Не будет он ни в какой прокуратуре работать, не переживайте. Какая прокуратура? Он получит место в Госнафте, такое теплое – нам с вами и не снилось. Принесем маленькую жертву на алтарь общей пользы.

– Но я так не могу, – растерянно произнес Гутионов.

– Просто поверьте, а поймете потом. Слышали такую песенку? Не волнуйтесь, Роман Викентьевич. Все ваши моральные издержки я беру на себя.

Он выдвинул ящик стола, достал зачетку и протянул Гутионову. Тот почувствовал, что жарко краснеет.

– Николай Павлович, извините…

– Рома, пожалуйста, – голос декана вдруг утратил вальяжность и сделался сдавленно просительным. – Под монастырь подведете.

Задыхаясь, аспирант взял зачетку, как во сне долистал до нужной страницы, достал из портфеля ручку – солидный, тяжеленький «паркер», не для дрожащих пальцев, – автоматически заполнил положенную строчку. Когда закрывал зачетку, мельком увидел лицо Мешадиева, словно во сне. Лицо как лицо, но сейчас казалось, что оно выглянуло из зачетки с