если согласятся, что будет потом? Неужели кто-то станет снимать отпечатки пальцев Вадика и его родителей? Любой поворот, любой исход ухудшал жизнь Тагерта. Чего теперь ждать от соседей? Во что превратится его жизнь, где он оказывается в вечных заложниках ненавидящих и ненавидимых людей? Но и чувство несправедливости разъедало изнутри, как химический ожог.

За стеной загремела музыка. Теперь невозможно поверить, что ее включили не назло ему. Бешенство медленно раскаляло голову, обжигало внутренности, слепило глаза.

Ночью он не спал, не в силах оторвать мысли от случившегося. Постепенно призраки минувшего дня выросли настолько, что в комнате не осталось места для неспящего. Теперь он думал, где добыть пистолет, патроны, в каком месте лучше подкараулить соседа, куда выстрелить, что потом говорить следователю. Он отгонял мысли об убийстве, но те отыскивали лазейки, проскальзывали между «остановись», «думай о чем угодно грешном, только не о…», «пожалуйста, хватит», и к рассвету Тагерт почти сошел с ума. Последней паутинкой, связывающей его с прежним собой, была молитва: господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй.

Он встал с постели и подошел к окну. В окнах дома напротив из пятисот окон горело всего четыре. «Только змеи, выпуская яд, остаются невредимы, – подумал он. – Своим ядом ты для начала отравляешь самого себя». Невидимое солнце из-за занавеса медленно намазывало синими, серыми, сизыми тенями грязный снег двора.

•

Карман пиджака приятно оттягивала тяжесть металла. Последнюю неделю Эльгиз носил в кармане кастет. Латунный, наладонная планка украшена волчьей пастью. Иногда прямо на семинаре Эльгиз запускал руку в карман, продевал пальцы сквозь холодные кольца и сжимал кулак. Кастет ему подарил друг Тимур на двадцать третье февраля. Классный подарок! Близость оружия утяжеляла шаги, делала взгляд спокойнее, вообще меняла ощущение собственного тела. Да и не только себя, но и окружающих.

Тетрадь с конспектами он попросил у Вики Пацких. Можно было, конечно, взять у кого-то из парней, но Вика нравилась Эльгизу, и он подумал, что это хороший повод сблизиться: она сделает ему одолжение, он в благодарность пригласит ее в ресторан или покататься.

Сначала Вика отказала резко: свой, мол, заведи. Эльгиз совсем было разозлился, но передумал и кротко заверил: перепишет и отдаст. Потом, добавив к голосу жалобности, напомнил: его же могут отчислить. Вика покачала своей хорошенькой головой, сказала: «На неделю, до следующего семинара». Прибавила: чтобы в том самом виде вернул, в каком одолжил. От нее так пахло духами, как будто запахом она приглашала флиртовать, даже прикоснуться. А в голосе ни приветливости, ни тем более кокетства – о ресторане можно забыть. «Посмотрим».

На консультации Гутионова Эльгиз не стал пережидать остальных: покажет тетрадь, получит зачет – и свободен. В той же маленькой аудитории на пятом этаже девчонок снова оказалось больше. Аспирант пребывал в прекрасном настроении, шутил, распускал хвост. «Ну-с, давайте ваш манускрипт», – милостиво предложил Эльгизу. Взял тетрадку, раскрыл на первой странице. Поднял глаза, перевернул страницу. Заглянул в середину. Не переставая улыбаться, спросил:

– Господин Мешадиев, это точно ваша тетрадь?

– Да, а что? – Эльгиз почувствовал спиной противное электричество приближающейся неприятности.

– Вот уж не предполагал, что вы пишете таким воздушным, таким, я бы сказал, мечтательным почерком…

– Люди разные, – он был растерян, но старался выглядеть невозмутимо.

Гутионов не унимался:

– И вот эти наклейки «лав из»… Никогда бы не подумал, что у вас такая нежная душа…

Девчонки, сидевшие в аудитории, захихикали.

– Тетрадь отдай…те. – Ложное, унизительное положение быстро переплавлялось, перерождалось в ярость.

Гутионов закрыл тетрадь и положил на стол перед собой. «Не хочет подчиниться моей просьбе», – понял Эльгиз. Он протянул руку и схватил тетрадь. Гутионов насмешливо глядел на него.

– В следующий раз жду тетрадь с единорогами. Можно ее подушить духами.

Мешадиев молча вышел из аудитории, собираясь хлопнуть дверью. Однако по какой-то причине дверь закрывалась туго, и громкого удара не получилось. Он чувствовал, что щеки, лоб, подбородок горят, причем горят как-то по-разному. Эльгиз вспомнил слова отца про мужчину, который сам решает свои проблемы. Хотел двух зайцев убить – и зачет получить, и Вику склеить. На повороте он почувствовал, как пиджак чувствительно ударил его по бедру. Эльгиз вспомнил о кастете, споткнулся об эту мысль и ускорил шаг. Он разберется. Этот кафир пожалеет, горько пожалеет…

Во дворе Эльгиз встретил знакомых со второго курса. Он решил, что потусит с ребятами, дождется, пока аспирант пойдет после консультации к метро. Хотя обычно он не курил, но сейчас ему хотелось как можно сильнее почувствовать, что он не один, и поэтому попросил у Омара сигарету. Было не так чтобы очень холодно, а все же долго на улице не простоишь. Вдруг он увидел знакомую долговязую фигуру, идущую через двор.

– Пацаны, есть одно дело. Еще увидимся.

Пока обнимались на прощанье, Гутионов успел скрыться. Не вынимая руку из кармана, Эльгиз надел кастет на правую руку. Теперь казалось, что он весь состоит из несокрушимого металла. В гардеробе аспиранта не было, и Эльгиз понял, что тот идет в сторону метро. Сжимая и разжимая кисть правой руки, он почти бежал. Наконец, за поворотом, совсем близко, он увидел Гутионова. Тот шел широким шагом, но никуда не спешил. До встречи оставалось метра три, и Эльгиз вдруг осознал, что не знает, как в этой ситуации обращаться к врагу. «Роман Викентьевич»? «Слушай»? «Эй ты»? Он сжал кастет с такой силой, что руке сделалось больно.

Наконец они поравнялись. Гутионов заметил запыхавшегося студента и, не останавливаясь, сказал:

– А, Эльгиз. Что-то забыли?

Он смотрел на Мешадиева спокойно, даже сочувственно. Эльгиз вынул из кармана руку, оснащенную кастетом. Спокойная доброжелательность аспиранта его смутила. Он подумал: а что дальше? Допустим, он ударит преподавателя, предположим, тот под угрозами даже поставит ему зачет. Что потом? Где гарантия, что эта история не вылезет на свет? А если вылезет, тут уж и отец не поможет. К тому же слухи могут докатиться до Госнафты, у отца будут неприятности. Он не думал такими словами. Все эти картины в доли мгновения изменили вкус слюны во рту, температуру тела.

– Может, все же поставите зачет? – сипло спросил он Гутионова.

– Вы что, успели переписать конспекты вашей рукой?

«Дались тебе эти конспекты», – хотел сказать Эльгиз, но пробормотал:

– Ладно, еще увидимся.

Он повернулся и пошел обратно к университету. Нерастраченная сила ярости требовала выхода, это сводило с ума. Эльгиз достал из сумки Викину тетрадку с конспектами и хотел шваркнуть ей оземь, чтобы та разлетелась на все свои сорок восемь страниц. Но и теперь рука остановилась на полпути. Как потом разговаривать с Викой? И в группе никто этого никто не поймет и не одобрит. Хотя какое ему дело до группы? Он сунул тетрадь в сумку, достал из кармана кастет и с размаху швырнул его через высокую изгородь куда-то на территорию зоопарка. Звука падения