События развивались по наихудшему для советской стороны варианту. 25 августа из Гомеля выступили танковая группа Гудериана и II армия (800 танков, 400 000 человек, прикрываемых 700 самолетами). 3 сентября эта группировка преодолела единственную естественную преграду на своем пути – реку Десну. Еременко попытался задержать продвижение противника дерзкой фланговой атакой Брянского фронта. Безуспешно, в этом не было ничего удивительного, учитывая неопытность советского командования: всего неделю назад Еременко командовал армией, двое командующих армиями его фронта – дивизиями, а штабом фронта был штаб бывшего 25-го механизированного корпуса. Все те же проблемы… 10 сентября Гудериан смял слабые 40-ю и 21-ю армии и захватил Конотоп. В то же время в Кременчуге, на среднем Днепре, ниже Киева по течению, I танковая группа форсировала реку и устремилась навстречу Гудериану, чьи войска совершали 250-километровый бросок. Их встреча произошла 15 сентября в Лохвице. В тот же самый день Сталин, в приступе паники, телеграфировал Черчиллю: «Мне кажется, что Англия могла бы без риска высадить 25–30 дивизий в Архангельск или перевести их через Иран в южные районы СССР для военного сотрудничества с советскими войсками на территории СССР»[442]. 25–30 дивизий: едва ли не все имевшиеся у англичан в наличии силы… Сталин просил «кровавого империалиста» Черчилля об интервенции, подобной той, что была в 1918 году, но на сей раз с целью спасения Советского Союза – ситуация, не лишенная юмора. Упрямство Сталина стало причиной настоящей катастрофы. Киев пал 19 сентября, основные силы Юго-Западного фронта были окружены, разгромлены и принуждены к сдаче – в плен попало 665 000 человек, в том числе 13 генералов, 100 000 человек были убиты, уничтожены или захвачены немцами 884 танка, 3718 орудий, 30 000 различных автомобилей. Красная армия разом лишилась примерно четверти своих сил. Катастрофической стала почти полная гибель или пленение командного состава сорока трех дивизий, обстрелянного, уже приобретшего немалый боевой опыт, что было редкостью для Красной армии. Если Хрущев, Тимошенко, Буденный, Баграмян и Власов сумели вырваться из окружения, то Кирпонос и еще пять генералов погибли. Вся система советской стратегической обороны рухнула. Харьков, крупный промышленный район Донбасс и Крым остались без защиты, открылась южная дорога на Москву. Тимошенко, Кирпонос, Василевский, Шапошников – последний из-за ослепления страхом перед Сталиным, – ни один видный военачальник на Украине и в Москве не сумел убедить Верховного главнокомандующего в необходимости уйти, пока не поздно, из готовящейся западни.

Немцы ликовали. Впрочем, после войны германские генералы станут критиковать Гитлера за решение отказаться от наступления на Москву в пользу проведения Киевской операции; они даже увидят в нем причину их окончательного поражения в России. Командующий II армией Вейхс будет одним из немногих, кто признается, что был согласен с фюрером, как и 90 % его коллег: «Это сражение для уничтожения крупной группировки противника казалось мне тогда обязательным предварительным условием продолжения кампании. Сегодня мы знаем, что группа армий „Центр“ не дошла до Москвы, что ее наступление слишком запоздало, что очень холодная зима и неожиданно возродившаяся способность русских к сопротивлению в конце концов привели ее к поражению. Поэтому некоторые склонны считать сражение за Киев стратегической ошибкой. Но мы не могли знать, сумела бы группа армий „Центр“ достичь Москвы при сохранении мощной угрозы [со стороны армий Кирпоноса] ее флангу и тылам. […] Во всяком случае, проведение операции на Днепре до начала наступления на Москву было стратегически обоснованным решением. […] В истории войн это сражение заслуживает быть помещенным рядом с Каннами и Таннен-бергом»[443].

Почему Жуков в своих мемуарах пять или шесть раз возвращается к сражению, в котором не участвовал? Конечно, он хотел упрочить свою репутацию стратега, утверждая, что заранее предупреждал Сталина об опасности. И повторимся: нет никаких оснований не верить тому, что он разгадал планы германского командования, ведь он это делал гораздо чаще, чем любой другой советский военачальник в ту войну. Но была и еще одна причина. Если внимательно вчитаться в текст «Воспоминаний», быстро замечаешь, что он заодно сводит счеты с Еременко и Хрущевым, ставшими после 1957 года его самыми заклятыми врагами. Читая дальше книгу Жукова, мы увидим, что у него имелись все основания быть злым на Хрущева, резко оборвавшего его карьеру, очернившего его репутацию и до нелепости минимизировавшего в истории его роль в Великой Отечественной войне. Еременко же в 1957–1964 годах был тесно связан с хрущевским кланом, и именно он взял на себя работу по низвержению статуи «командора» Жукова как в глазах широкой общественности, так и в военных кругах. Через статьи в прессе и книги он с какой-то одержимостью доказывал, что Жуков только и делал, что ошибался или присваивал себе чужие идеи. То, что сам Еременко в начале сентября провалил контрнаступление против Гудериана, – это факт; но сложно сказать, могло ли оно завершиться успехом, учитывая неравенство сил двух сторон и, главное, неравенство полководческих талантов командовавших ими генералов. Хрущев тоже не покрыл себя военной славой. Парализованный страхом перед Сталиным, он ни разу не помог Кирпоносу противостоять давлению Кремля, скорее наоборот. И Жуков прав, говоря, что Хрущев старался преуменьшить опасность, чтобы понравиться своему хозяину. У Буденного хотя бы хватило смелости 11 сентября телеграфировать Сталину, что тот ошибается, что Киев следует сдать. За что он немедленно был снят с должности и заменен Тимошенко.

После нежелания верить в подготовку немцами нападения в июне 1941 года Сталин совершил вторую крупную ошибку в отношении ситуации вокруг Киева. Несмотря на все тактическое и организационное превосходство немцев, именно этими двумя ошибками объясняется захват вермахтом столь значительной части советской территории. Чтобы отвоевать ее, Красной армии понадобится три года кровопролитных сражений. Гитлер, допускавший начиная с лета 1942 года множество ошибок, не совершил ни одной, сопоставимой со сталинскими… если только не считать его решение начать войну в 1939 году.

С 25 августа по 15 сентября 1941 года Сталина очень беспокоил Киев. Но была и другая проблема, в перспективе гораздо более серьезная: Ленинград. 1 сентября секретарь Сталина Поскребышев позвонил Жукову в штаб 24-й армии, откуда тот руководил наступлением на Ельню.

«У аппарата Поскребышев. Здравствуйте. Передаю просьбу товарища Сталина. Можете ли немедля выехать в Москву? […]

– Здравствуйте, тов. Поскребышев. Только что сейчас получил неприятные сведения о 211-й дивизии, действовавшей на Рославль. Она, эта дивизия, поддавшись ночной панике, отскочила назад километров на 3–6 и создала этим отскоком невыгодное положение для [другой] стрелковой дивизии – для 149-й. Ввиду сложности обстановки я хотел бы ночью выехать на участок 211-й дивизии и там навести порядок и прибрать кого следует к рукам, поэтому я просил бы, если только можно, отложить мой приезд.