Не исключено также, что с Николаем Пустовитом была заключена своего рода сделка. Это в США, например, возможность соглашения между следствием и подозреваемым является законодательно закрепленным актом, в СССР же подобного официально не существовало. Но на практике такие договоры практиковались, и очень часто. Возможно, Николаю Пустовиту сказали примерно следующее: ты берешь вину на себя, помогаешь следствию установить «справедливость», не задаешь ненужных вопросов (сказано экспертизой 50 км/ч – значит, было действительно 50), и тогда на тебя хоть и вешают поначалу всех собак и дают по максимуму, но затем приходит время амнистий, хорошее поведение и т. д. – и реальная отсидка становится намного меньше. И действительно, как мы уже говорили, Николай Пустовит провел за решеткой меньше трети срока, на который он был осужден приговором Верховного суда Белорусской ССР. Впрочем, еще раз подчеркнем, что все сказанное – не более чем наше предположение.

* * *

Вопросы по делу гибели Петра Машерова можно, кажется, задавать до бесконечности. Но все они по сути своей сводятся к двум моментам: была ли авария на 659-м километре трассы Москва – Брест подстроена, было ли это политическое убийство? И второе: если да, то кто тогда заказчик, кому, как говорили еще древние римляне, это было выгодно?

Мнение об имеющем место противостоянии первого секретаря Белорусского ЦК по отношению к Леониду Брежневу возникло едва ли не с первых дней пребывания Машерова у руля республики. Мы уже рассказывали о том, что в 1965 году Петр Миронович занял свою должность фактически вопреки мнению генсека. Правда, тогда Брежнев был скорее недоволен действиями не Машерова, а теми, кто составлял руководящее звено Компартии Белоруссии, ведь именно эти люди, а не сам Петр Миронович, не выполнили его «указания».

«Косыгинские реформы» – попытка достаточно мягкого реформирования находящейся явно не в лучшей «форме» советской экономики – встречали жесткое сопротивление со стороны части членов политбюро, известных как «группа Суслова». Брежнев, поначалу стремившийся держать курс на реформирование, остро нуждался в союзниках. Поддерживал перемены и Машеров, и поэтому он, пусть даже и ситуативно, но был союзником генсека.

Однако к середине 1970-х годов ситуация стала меняться. Сопротивление реформам приняло открытый характер, дошло до того, что почти 40 министров во главе с руководителями Госплана СССР объявили чуть ли не бойкот политике Председателя Совета Министров. Брежнев, либо понимая, что борьба может привести к его поражению, либо просто устав от противостояния, фактически подписал мировую с «группой Суслова». К тому же в это время начало ухудшаться здоровье генсека, и он постепенно стал выпускать бразды правления огромной страны из своих рук. Брежнев все более превращался в марионетку борющихся за его же политическое (да и не только политическое) наследство кланов.

Именно на этот период времени, как считают большинство историков, приходится охлаждение отношений между Леонидом Брежневым и Петром Машеровым. Об их взаимоотношениях говорили и вспоминали многие. Например, бывший постоянный представитель правительства БССР при Совете Министров СССР А. В. Горячкин вспоминал: «(Брежнев) сначала делал Машерову авансы, потому что не знал, как тот поведет себя, какой у него характер. Присматривался, обращался снисходительно… Хорошие отношения с ним были до первого приезда в Минск на празднование 50-летия БССР и Компартии Белоруссии. Вскоре понял, что своим сторонником его не сделать – Машеров не торопился поддерживать его отдельные советы, занимал независимую позицию, проявлял самостоятельность характера. В начале 1970-х годов установились и совсем холодные отношения. Впрочем, это и результат «симпатий» М. А. Суслова. Машеров прохладно относился к “главному идеологу”».

Примерно в том же духе об отношениях Брежнева и Машерова вспоминал и Вячеслав Кебич: «Всенародная популярность Петра Мироновича раздражала генсека. А независимость, принципиальность белорусского руководителя положила начало откровенной вражде. Очевидцы рассказывали, что в один из самых неурожайных годов, когда в России остро ощущалась нехватка мясных продуктов, Брежнев позвонил Машерову:

– Петр Миронович, ты же знаешь, какое в стране сложное положение с мясом. Пустили в ход даже большую часть стратегических запасов. А белорусы жируют! Мне докладывали, что москвичи уже ездят к тебе за колбасой. Так не должно быть! Оставь в республике среднестатистическую, рассчитанную по всему Союзу, норму, а излишки отправь в Москву и Ленинград. И сделай это незамедлительно!

Машеров ответил спокойно и твердо:

– Леонид Ильич, в Белоруссии нет излишков мясных продуктов. И население не жирует, а снабжается в соответствии с научно обоснованными нормами. Люди имеют на это право. Даже в трудных погодных условиях, на землях, которые, как вы знаете, не отличаются природным плодородием, вырастили неплохой урожай. Вводить продразверстку по примеру 1920-х годов считаю преступлением по отношению к белорусскому народу и никогда не пойду на это. Утвержденные для республики поставки в общесоюзный фонд мы перевыполнили.

После этого эпизода Брежнев невзлюбил Машерова и обращался к нему всегда только через Киселева».

Действительно, фактов, говорящих о том, что Леонид Ильич стал недолюбливать Петра Мироновича, причем явно, едва ли не специально демонстрируя это, хватает. Рассказывают, что в 1978 году, вручая Машерову Звезду Героя Социалистического Труда, Брежнев в своей речи, помимо стандартных фраз и пожеланий «долгих лет жизни и дальнейшей активной работы на благо Родины», сказал: «Вы сложились как местный деятель». Намек понятный и можно даже сказать грубый: мол, Минск для тебя – вершина карьеры, а Москва – закрыта. За год до этого такую же звезду вручали узбекскому «царю» Шарафу Рашидову. Все было обставлено в «лучших» традициях – с большой помпой, через неделю после указа в Кремле было проведено торжественное собрание, присутствовали все члены политбюро, церемонию вручения показали по телевидению и описали в газетах. Совсем иной ситуация была с Машеровым. Он свою Звезду Героя получил через полгода после опубликования указа. Никакой особой торжественности не было и в помине. Брежнев полгода не находил возможности приехать в Минск, когда же наконец приехал, то вручил награду Машерову в зале приемов ЦК Компартии БССР. И никаких особых торжеств.

По похожему сценарию развивалась и история с награждением Минска Золотой Звездой и присвоением ему звания города-героя. Указ был опубликован в 1974 году, а вручение состоялось только… в 1978-м (тогда же, когда Машерову вручили его Звезду Героя Соцтруда). То посещение Брежневым Минска вызвало новую волну разговоров о нелюбви генсеком Машерова.

Во время церемонии вручения наград после торжественных речей в гробовой тишине Брежнев начал прикреплять награду и тут же пошутил: «Была одна звезда, а стало две» (имея в виду звание Героя Советского Союза). После «бурных продолжительных аплодисментов» последовали обязательные «брежневские поцелуи», а затем «трафаретная» ответная речь Машерова (выше мы ее уже цитировали). Завершал ее Петр Миронович словами: «Я клянусь вам, дорогой Леонид Ильич…», однако был прерван Брежневым: «Не клянись. Там посмотрим».