Дежурная приоткрыла дверь ровно на ширину дверной цепочки, такой толстой и мощной, что, видимо, принадлежала к серии ограничительных средств, монтируемых на дверях подземного бункера, ведущего в шахту для запуска баллистических ракет с ядерными боеголовками. По ее суровому требованию он протянул ей в щель документы, удостоверявшие его полицейскую должность. И, хотя там имелась фотография, подтверждающая его идентичность независимо от его теперешнего вида, она все равно не поверила, что перед нею страж закона.

Наморщив свой носик, ночная дежурная подозрительно спросила:

- А что вы еще можете предъявить?

У Гарри чесались руки предъявить ей револьвер и, ткнув его в просвет и взведя курок, поо6ещать, что, если она задаст ему еще хоть один вопрос, он продырявит ей мозги. Но на вид медсестре быnо лет за тридцать, и вполне вероятно, что до того, как эмигрировала в США, большую часть жизни она успела прожить - и получить отличную закалку - при режиме Маркоса, и потому она просто рассмеется ему в лицо и, заткнув дуло револьвера пальцем, пошлет его куда подальше.

И тогда он предъявил ей Конни Галливер, которая на этот раз своим внешним видом гораздо больше напоминала полицейского офицера. Через дверную щель Конни широко улыбнулась несколько уменьшенной копии гестаповки Флоренс Найнтингейл, негромко сказала ей какой-то комплимент и протянула через цепочку, по требованию дежурной, свое удостоверение личности. Можно было подумать, что они добивались права проникнуть под своды главного хранилища золотого запаса страны в форте Нокс, а не в частную, хотя и дорогостоящую, лечебницу.

Гарри снова посмотрел на часы. Они показывали 2:03 ночи.

Несмотря на свой довольно ограниченный опыт общения с Тик-таком, Гарри пришел к убеждению, что их психически неуравновешенному Гудини требуется по меньшей мере один, а чаще полтора часа передышки между двумя сеансами своей черной магии, чтобы перезарядить свои мистические батареи, как раз тот промежуток времени, который необходим любому заурядному цирковому фокуснику, чтобы успеть распихать по потайным карманам и рукавам своего халата шелковые платки, голубей и кроликов перед очередным представлением. И, если в действительности все обстоит именно так, то по крайней мере до двух тридцати ночи, а может быть, и до трех часов, им ничего не грозит.

Значит, в лучшем случае у них остается чуть меньше одного часа времени.

Гарри так углубился в созерцание мигающей красной точки на циферблате собственных часов, что ровным счетом ничего не расслышал из того, что Конни наговорила дежурной. И либо ей удалось, каким-то чудом очаровав, убедить эту несговорчивую леди, либо хорошо ее припугнуть, сочинив невероятно эффективную лжеугрозу, но, как бы там ни было, массивная предохранительная цепочка была немедленно убрана, дверь распахнута, удостоверения личности с милой улыбкой возвращены, и им было милостиво позволено ступить под гостеприимные своды "Пэсифик Вью".

Однако, едва глазам ошеломленной дежурной предстали Джанет и Дэнни, стоявшие во время разговора на нижней ступеньке лестницы и поэтому невидимые для нее, она поняла, что, впуская их, поступает несколько опрометчиво. Увидев же собаку, женщина смекнула, что просто-напросто опростоволосилась, хотя пес изо всех своих псиных сил старался ей понравиться: широко, словно улыбаясь, разевал пасть, усиленно вилял хвостом, показывая ей, какой он хороший и умный. Когда же ее глазам предстал - и пахнул на нее всеми своими ароматами - Сэмми, она мгновенно обрела первоначальную свою неуступчивость.

Полицейским, как и разъездным торговым агентам, всегда неимоверно трудно пробиться через входную дверь в любой дом. Но стоит им преодолеть этот барьер, как в данном случае его преодолели Гарри и Конни, и оказаться внутри, их, как и средней руки продавца пылесосов, готового забросать ваш лучший ковер каким угодно мусором, чтобы продемонстрировать превосходные рабочие качества своего товара, ничто уже не в силах заставить повернуть вспять.

Когда филиппинка поняла, что сопротивление гораздо более отрицательно скажется на душевном покое вверенных ей пациентов лечебницы, чем сотрудничество, она, пробормотав себе под нос несколько мелодичных слов по-тагальски, вкратце, как догадался Гарри, суммировавших ее отношение к ним лично, а также к их предкам и потомкам, провела незваных гостей через подсобку прямо в палату к нужной им пациентке.

Не было ничего удивительного в том, что удалось так быстро выяснить, кто им нужен, так как в "Пэсифик Вью" имелась только одна больная, у которой глазницы были зашиты наглухо. Звали эту пациентку Дженнифер Дракман.

Очень красивый, но державшийся всегда несколько отчужденно, сын госпожи Дракман - шепотом было поведано им по пути в палату - оплачивал ежедневное трехсменное дежурство самых дорогих частных сиделок, призванных присматривать за его "умственно деградировавшей мамашей". Она была единственным пациентом во всей лечебнице, пользовавшимся такими "привилегиями" сверх и без того "расточительных" услуг по уходу за больными, которые предоставлялись самой лечебницей. В этих и еще целой серии такого же рода презрительных выражениях ночная дежурная весьма прозрачно дала им понять, что презирает данного сыночка, полагая, что надобности в частных сиделках никакой нет и что их присутствие здесь только оскорбляет профессиональную честь персонала, а что до самой пациентки, то это весьма препротивная дамочка.

Ночная частная сиделка оказалась на удивление красивой негритяночкой по имени Таня Делани. Она безапелляционно заявила, что в столь дьявольски позднее время безнравственно и непорядочно беспокоить вверенную ей пациентку. даже несмотря на то, что некоторые из посетителей заявляют, что они офицеры полиции, и на какое-то мгновение явила на пути к их спасению еще одно, более могучее, чем ночная дежурная, препятствие.

На исхудавшую, бледную, истощенную женщину, лежавшую на больничной кровати невозможно было смотреть без содрогания, но Гарри не в силах был оторвать от нее глаз. Она неодолимо тянула его к себе, и странным образом даже в теперешнем ее кошмарном состоянии он угадывал хоть и призрачные, но явно ощутимые следы былой красоты, тенью лежавшие на изможденном и костлявом лице и не желавшие полностью покинуть его, чтобы всегда оставалась возможность сравнить ее с той, какой она, вероятно, была в молодости. И отвсего этого у него мороз бежал по коже.

- Она только что уснула, - Таня Делани говорила шепотом, как и все присутствующие. Она стояла между ними и постелью больной, всем своим видом показывая, что свой долг сиделки намерена выполнить до конца, чего бы это ей ни стоило. - Она редко спокойно спит, и поэтому мне вдвойне не хотелось бы именно сейчас будить ее.

У изголовья больной, рядом с подушками, на которых покоилась ее голова, на ночном столике, впритык к подносу со стоявшим на нем графином из хромированной стали для воды со льдом, виднелась небольшая фотография красивого, молодого, лет двадцати мужчины, вставленная в черную лакированную рамку. Орлиный нос. Густые черные волосы. Тускло-серые на черно-белой фотографии глаза, вероятно, такие, какие были в действительности: странного оттенка слегка черненного серебра. Это был тот самый парень в голубых джинсах и фирменной футболке с надписью "Текате", который, глядя на окровавленные жертвы Джеймса Ордегарда, похотливо облизывал губы своим розовым языком. До сих пор помнит Гарри свирепый взгляд, каким ожег его этот парень после того, как он силой выдворил его за полицейское ограждение, унизив перед праздной толпой зевак.