— Плачь, плачь, — повторила она. — Тебе есть о чем поплакать.

Прошло еще несколько минут — сколько? пять? пятнадцать? — и из-под окончательно сбившегося пледа выпросталась голова. Легла Анне на плечо. Она обняла, притянула Эрика к себе, прижалась щекой к щеке. Они сидели, чуть покачиваясь, и слезы высыхали, уступая место долгим прерывистым вздохам. Иногда прорывался всхлип, и снова — судорожные, прерывистые вздохи. Но вот они стали длиннее, глубже, спокойнее. Вот он уже дышит ровно.

— Ну и вот, ну и вот… — приговаривала она.

— Я не сплю, — пробормотал Эрик. — Ты думала, я заснул?

— Нет.

— А где дедушка? Мне надо ему что-то сказать.

— Дедушка наверняка ходит по коридору под дверью, заложив руки за спину. Он всегда так ходит, когда очень расстроен. Позвать?

— Да.

— Джозеф! — окликнула она. Дверь тут же открылась. — Эрик зовет.

Голова Эрика снова скрылась под спасительным пледом, и оттуда донесся тихий голос:

— Я хотел сказать… Это неправда, что я вас ненавижу. Это не так.

— Мы знаем, что не так, — хрипло сказал Джозеф. — Мы знаем.

— Джордж голоден, — сказал Эрик.

— Я его покормил. Он был очень голодный. Теперь спит в гостиной.

— Я, наверно, тоже посплю. Ужасно хочется…

— Да-да, — сказала Анна. — Ложись, я тебя накрою.

— Может, сперва дать ему поесть? — спросил Джозеф.

— Не надо. Пускай спит. А утром поест до отвала.

— Дай-ка я подоткну плед, — отстранил ее Джозеф.

Он подтыкал старательно и неловко, но она знала, что ему необходимо, совершенно необходимо сделать для Эрика хоть что-нибудь, хоть самую малость.

Господи, ради Джозефа, ради меня, не дай потерять и этого мальчика! Виноваты ли мы в сегодняшнем? Можно ли вообще когда-нибудь с уверенностью сказать: поступи я так-то и так-то, все бы сложилось иначе? Но если мы виноваты, дай нам Бог не повторять больше своих ошибок.

32

В дрожащем воздухе все сдвинуто, смещено; граница между небом, морем и песком стерта, и все они вместе — точно огромная сияющая сфера; фигуры людей похожи на красные и синие точки с картины какого-нибудь пуантилиста. Отчетливы только звуки. Можно услышать друг друга, стоя на разных концах пляжа. Так обычно разносятся звуки по снежной равнине.

На мелководье смеются малыши. Точнее, смеется Джимми. Эрик держит его под пузом и учит плавать, а кроха заливается восторженным смехом и ничуть не боится, хотя ему всего два с половиной года. Стив, с которого Эрик начал урок, вопил и сопротивлялся.

— Странно, что старший боится, а младший нет, — заметила Анна.

— Джимми у нас крепкий парень, — довольно хмыкнул Джозеф. Он ценит крепких людей.

Айрис промолчала. Она положила книгу обложкой вверх на свой огромный живот, точно на полку. Всего на шестом месяце, но с виду — вот-вот рожать. Она задумчиво смотрела на сыновей. Люди уже начинают думать, что Джимми — старший. Ростом он почти со Стива, а когда они сидят, разница скрадывается, и Джимми выглядит даже покрепче, пошире в плечах. Вот и сегодня утром, едва они приехали на пляж, подошла поздороваться миссис Малоун и перепутала мальчиков.

Эрик снова взял Стива под мышки и решительно понес к морю. Однако малыш отчаянно заверещал и, незамедлительно отпущенный, плюхнулся в теплую лужицу в палец глубиной.

— Тебе не кажется… — с тревогой обратилась Айрис к Тео.

— Не волнуйся, с ним Эрик, он знает что делать.

Тео очень уважает Эрика. Его все уважают. Такой ответственный, такой надежный для своего возраста.

Эрик принес Стива к сидевшим полукругом взрослым. Джимми вперевалку притопал следом. Ходил он еще нетвердо и поэтому чересчур старался.

— Ну, ладно, хватит слезы лить, — утешал Стива Эрик. — Не хочешь больше плавать, значит — не будем.

— Что случилось? Чего он испугался? — требовательно спросил Джозеф. — Лучше вернись с ним в воду и докажи ему, что бояться совершенно нечего!

— Дедушка, он же напрягается, деревенеет. Плавать он так все равно не научится, а воду возненавидит. Зачем? Ему всего-то три с половиной года.

— Верно, — кивнула Анна. — Мы просто забываем, что он еще мал. Очень уж сообразительный.

Неделю назад Стив буквально потряс их, прочитав в газете незнакомые слова. По книжке с картинками он запомнил букву «к» — рядом с котом, букву «о» — рядом с осами, букву «д» — рядом с домом, и прочитал в газете слово «код», а потом таким же образом еще несколько слов.

Стив устремился к матери. Хотел было устроиться на коленях, зарыться в нее поглубже, но места не было. В отчаянии он уткнулся головой в огромный живот.

— Тише, осторожней, — отстранила его Айрис. — Ты делаешь больно маме и ребеночку в животе.

Джозеф поморщился:

— Ишь выдумала. По-твоему, он понимает? Сказала бы лучше, что детей аист приносит, и дело с концом.

Душою Анна была с ним согласна, но промолчала.

— Иди ко мне, — позвала она Стива. — Иди к Нане. Смотри, что у меня есть!

Она сидела под большим пляжным зонтом: ее белая кожа совершенно не выносила солнца и тут же начинала облезать клочьями. Кроме зонта она всегда брала с собой шезлонг и большую сумку. В этой сумке умещалось бесконечное количество самых разных и, как оказывалось, необходимых предметов: салфетки, лосьон для загара, носовые платки, лейкопластырь, пакет с коричным печеньем домашней выпечки, роман для себя и книжки с картинками для детей. Над такой предусмотрительностью все любили подшучивать, но охотно и без стеснения ею пользовались.

— Садись-ка вот сюда, Нана тебе почитает, — сказала она Стиву.

Осыпав ее подсохшим на тельце песком, он с готовностью забрался к ней на колени. Раз нельзя посидеть у мамы, Нана — неплохая замена. Нана такая мягкая. Он прислонился, почти вжался в эту мягкость, а Нана начала читать про «Паровозик, который все умел». Это его любимая книжка, и он знает наизусть все слова под каждой картинкой.

Нана вытащила из пакета два печеньица:

— Одно тебе, а другое Джимми. Джимми, иди сюда скорей, возьми печеньице.

Джимми зажал печенье в кулак и отправился к чужой компании, сидевшей неподалеку на песке. Остановился в двух шагах и стал разглядывать незнакомцев во все глаза.

— Какое очарование! — воскликнула одна женщина. — Билл, ты только посмотри, какой славный! Как тебя зовут, лапочка?

— Я — Джимми.

— Ну, здравствуй, Джимми. Билл, посмотри, какие глазищи!

Тут подошел Тео и, извинившись за беспокойство, увел сына.

— Он нам нисколько не помешал, — прокричали им вслед. — Очень общительный малыш.