Воцарилось тягостное молчание.

— Конечно, рисковать мы не имеем права, — наконец согласился аббат, сверля юношу глазами.

Взгляд юноши был еще жестче.

— Я не приму бехренский меч, — подытожил он. — В мире нет оружия, равного «Урагану»; разве что меч другого рейнджера, но об этом мне не известно.

— Ты вправе делать свой выбор, — отозвался Олин.

Поклонившись, он направился к выходу из мастерской, дав знак бехренцу следовать за ним.

— Мало же ты веришь в меня, — бросил юноша Садье, когда аббат и бехренский воин удалились.

— С чего ты взял? — удивилась певица.

— Ты видела, как я сражаюсь. Неужели ты сомневаешься, что я одолел бы этого бехренца?

— Причина вовсе не в этом, а в том, что могут пострадать замыслы, которые неизмеримо значительнее подобных поединков, — объяснила ему Садья. — Аббат Олин настолько очарован Бехреном и бехренцами, что не желает видеть вещи в их истинном свете. Он испытывает слишком большую веру в традиции своих южных соседей. Если мы ткнем Олина носом в глупость подобных воззрений, это лишь ослабит его преданность нашему делу. Неужели тебе этого не понять?

Эйдриан улыбнулся маленькой певице, вложив в улыбку как восхищение ее мудростью, так и свое согласие. Он вернулся на подмостки, где его поджидал Гарех.

— Надо было бы тебе хорошенько проучить этого бехренского верзилу, — шепнул ему мастер, и юноша, оглянувшись на Садью, чуть не расхохотался во все горло.

— Никак не думал, что ты посетишь нас, — заметил аббат Олин, увидев спустя несколько часов Эйдриана. Настоятель Сент-Бондабриса и его бехренский спутник стояли во внутреннем дворике, куда выходили покои старого аббата. Двор этот являлся святая святых аббата, и после вечерней молитвы Олин обычно предавался здесь уединенным размышлениям. Эйдриану он лишь сказал, что будет рад видеть его здесь. Большего и не требовалось; юный рейнджер и так понимал, зачем его приглашают.

— Разве Садья не предупреждала тебя об опасности? — осведомился Олин.

— Опасности для меня или для вас? — вопросом на вопрос ответил Эйдриан, и старик скрипуче рассмеялся.

— Я знал, что ты не сумеешь отказаться от вызова, — покровительственным тоном произнес он. — Уверяю тебя, мой юный друг, я понимаю гордость воина. И знаю: ты готов поставить под удар все великие замыслы, все наши надежды, готов рискнуть собственной жизнью, только бы доказать свое превосходство. Я бросил совершенно неожиданный для тебя вызов. Многие в Хонсе-Бире убеждены, что за границами их королевства не существует ничего, достойного внимания. Вот и ты привык соизмерять свою силу с тем, что тебе известно, не задумываясь о неизвестном. Ты считаешь себя величайшим воином, какого когда-либо видел мир, однако не имеешь ни малейшего представления о чежу-леях.

«Я понимаю их лучше, чем ты думаешь», — мысленно возразил ему Эйдриан, вспомнив боевой танец бехренца. Но не проронил ни слова и постарался скрыть усмешку.

— В равной степени ты ничего не знаешь о том, как сражаются альпинадорцы, — продолжал аббат Олин. — А поври? Ты когда-нибудь видел живого поври, юный воин?

Эйдриан не счел нужным ответить ему. Да он почти и не слушал старика. Все внимание рейнджера было сосредоточено на спутнике аббата — смуглом мускулистом бехренце. В монастырской библиотеке юноша успел ознакомиться с кое-какими книгами о чежу-леях, из которых узнал, что эти воины относятся к тренировочным состязаниям столь же серьезно, как и к настоящему поединку. Для них любая битва является делом чести и испытанием собственных возможностей. Именно это сейчас и отражалось на хмуром лице бехренца.

Такие же чувства владели и самим Эйдрианом.

Аббат Олин продолжал просвещать юношу. Он говорил о различных воззрениях двух народов на войну и обучение воинов, а также о роли, какую играют в бехренском обществе армия и церковь. Если бы Эйдриан прислушивался к его словам, то сумел бы узнать немало ценных сведений, помогающих понять причины недовольства Олина церковью Абеля. Старик весьма прозрачно намекал, какие перемены он желал бы видеть в ордене. В Бехрене тамошние ятолы считались богоизбранными предводителями народа, управлявшими всеми сторонами жизни, единственными пастырями послушного и безгласного стада, тогда как высшие круги абеликанской церкви вынуждены были делить свою власть над людьми с королем.

Однако рейнджера сейчас вовсе не занимали рассуждения Олина. Ни он, ни бехренский воин даже не слышали слов старика. Мускулистый чежу-лей склонил голову в знак уважения к своему юному противнику.

«Сражение будет не из легких», — подумал Эйдриан.

Юноша встал в боевую стойку и в ответ тоже уважительно приветствовал бехренца. Он думал, что поединок начнется по знаку Олина. Но оказалось, что чежу-лею было достаточно незаметного кивка старого аббата.

Смуглый бехренец яростно устремился вперед. Его меч, переходя из одной руки в другую, вращался с такой скоростью, что Эйдриану казалось, будто он видит два тесно сомкнутых движущихся круга.

Дерзость этой атаки, внезапная и вероломная попытка окончить сражение прежде, чем оно по-настоящему началось, застигли юношу врасплох. Он мог лишиться не только гордости, но и доброй половины собственного тела! Рейнджер ожидал нечто вроде пробного выпада, на который последовал бы подобный же ответ. Он привык думать, что вначале противники должны определить возможности друг друга. Однако чуждая понимаю Эйдриана стратегия чежу-леев требовала, чтобы поединок заканчивался их победой через считанные секунды!

Так, наверное, и случилось бы, промедли юный рейнджер еще мгновение. Но Эйдриан не растерялся. Бехренец наступал на него — а он пригибался и уворачивался от мелькавшего и свистевшего в воздухе меча чежу-лея. Дважды его «Ураган» оказывался на пути кривого лезвия.

Пригнувшись еще раз, юноша наконец сумел поставить ноги так, чтобы начать плести замысловатую вязь движений би'нелле дасада. Не теряя времени, Эйдриан отступил назад. При этом туловище его казалось неподвижным и сохраняло полное равновесие, необходимое для обороны.

Меч чежу-лея продолжал бешено мелькать. Затем бехренец перебросил его за спиной в другую руку. За этим движением последовала яростная лобовая атака с намерением нанести рубящий удар, однако она оказалась бы успешной лишь в том случае, если бы предшествующий ей удивительный прием полностью отвлек внимание Эйдриана.

Но юный рейнджер не попался на уловку бехренца. Эльфы научили Эйдриана не распылять внимание и постоянно держать в поле зрения маневры противника. Поэтому, едва бехренец ринулся в атаку, меч рейнджера отразил его удар.

Однако и здесь юношу спасла лишь исключительная быстрота его движений. Теперь Эйдриан понял, в чем состояло преимущество искривленного лезвия. Легкого движения руки было достаточно, чтобы отклонить контрвыпад противника. Лезвие меча «Урагана» просто соскальзывало с него.

Рейнджер моментально отвел свой меч назад, прижав к телу, а затем, взмахнув им, отбросил искривленное лезвие бехренца.