Она была истинным чудовищем. Но нищим не приходится выбирать! Я, разумеется, плаваю ничуть не хуже молодой акулы, но бедный Колышка и одного гребка не сделает, даже ради спасения своей шкуры, а Дурья Башка до смерти боится моря. В любом случае, я предпочитаю путешествовать с шиком, чтобы моя лохань была полна тёплой воды, а в каждой руке – по кружке рома. Океан, как известно, холоден, как ведьмина утроба, и у меня облезает хвост, когда приходится барахтаться в нём неделю за неделей. Корабль для меня приятнее, несмотря на то что каждый раз, когда палубу окатывает ледяной водой, Дурью Башку тошнит, словно какую-нибудь беременную дуру.

Так вот, две недели назад моей сестре случилось метать икру. А я же заботливая, материнские чувства переполняют так, что прям жабры дыбом. Мне захотелось поглядеть на своих малюсеньких племянниц и племянников, пока они – вертлявые головастики… и заодно съесть побольше пирогов с треской и кальмарами, которые готовит сестра. Но море разбросало мою семью по таким далёким местам, куда и четыре ветра не залетали, а грот Тэк находится в месяце пути сквозь ледяные горы. Муринцы не любят, когда морской народец шляется в порту вблизи их кораблей. Поэтому Колышка и Дурья Башка искали в доках самого безрассудного капитана, который не станет привередливо вертеть носом при виде платы за проезд.

Так мы повстречали Магадин.

Колышка и Дурья Башка отнесли мою лохань к узкому причалу. Я хлопнула по борту старой лодки – судя по цвету, это была старая добрая робиния[36], хотя её древесина сильно износилась и потускнела. Я глянула на корпус, где кто-то неумело, пляшущими буквами, вырезал название корабля – «Поцелуй ведьмы». Тут как раз её голова и высунулась из-за грот-мачты.

– Ищете, кто бы отвёз вас на север? Старик Глиндур сказал мне, что вы можете пришлёпать.

Голос этой женщины напоминал горячее вино в студёную ночь. Я жестом приказала мальчикам опустить меня.

– Ты сбежала из Городского зверинца, женщина?

Колышка издал лающий смех в ответ на мою шутку, но дама лишь улыбнулась.

– Едва ли. Несколько лет назад был один волшебник, и он устроил мне смену наряда. – Она лениво почесала когтём верхушку синего крыла.

– Вечно эти волшебники во всё вмешиваются, да? Очуметь, как опасно, если спросишь меня. Всем плевать на нас, уродов, но наша вонючая шайка не причинила столько вреда, сколько может устроить один волшебник в одной башне, будь она навеки проклята.

Я дружелюбно помахала хвостом, но Дурья Башка злобно уставился на неё и оскалил зубы. Я погладила его по лысой голове, чтобы успокоить, – он прямо как щенок, не переносит чужого запаха. Я поводила пальцем по кругам на его разрисованной макушке, и он застонал от удовольствия.

– Итак, госпожа Зверинец, умоляю – расскажи, откуда у тебя такой большой корабль? Ты сама себе капитанша, и никто не вонзил нож в твоё сердце однажды ночью, чтобы украсть его?

Дева-бестия чуть свесилась с верхней палубы и устремила на меня пристальный взгляд янтарных глаз. На своих нелепых конечностях она двигалась куда быстрее, чем можно было предположить.

– Если я расскажу тебе эту историю, ты оплатишь проезд на моём корабле и не станешь искать другой? Я голодна, как щенок без кормящей суки, и деньги меня бы порадовали.

Мы с ней тотчас пожали друг другу руки, плавники скрыли когти – всё равно никто другой не согласился бы нас взять.

– Замётано!

– Что ж, хорошо. Всегда есть не только волшебники, но и герои, готовые спасти красивую девушку, – а кое-кто считает меня красивой, хоть это и странно. Но неважно. На самом-то деле моя жизнь и не начиналась до того дня, как я попала в Мурин.

Видишь ли, быть девой не всегда означает быть живой.

Это, скорее, как быть статуей. Главное умение девы – неподвижно стоять и красиво выглядеть. Даже будучи пленницей, я почти всё время сидела на деревянной табуретке и пыталась не плакать. Я была ничем и ничего не делала. Лишь преодолев верхом на красном Чудище ветхие ворота Мурина, я попыталась сделать шаг или произнести слово, не предписанное мне чудаками в чёрных одеяниях – были это одеяния родителей или волшебников, особого значения не имеет.

Но Чудище, при всей своей доброте, могло лишь оставить меня на причале и сообщить горожанам, что я, возможно, смогу чинить паруса или драить палубу, если кто-то из них возьмёт меня к себе. Толпа муринцев застыла от ужаса при виде алого демона, который меня привёз; несколько человек молча закивали, молясь, чтобы он ушел, и его можно было бы скорее забыть. Чудище куснуло меня за ухо в знак дружеского расположения и поскакало обратно, на болото, к своему королю.

Когда оно ушло, толпа начала плевать в меня, сбила с ног. Они порезали перепонки между моими пальцами и чуть не оторвали хвост. Сломали бы и крылья, если бы сумели, но я не какой-нибудь птенец синешейки в детских руках. Мои кости крепки, и они выдержали. Люди бросили меня в доках, избитую и истекающую кровью, а сами отправились ужинать на свои корабли, смеясь. Приближалась ночь. Что было делать? За все годы в башне я научилась лишь замирать, чтобы меня можно было хорошенько рассмотреть.

Я лежала, не шевелясь, под звёздами, напоминавшими кусочки льда, пока не пришли они. Наверное, я уснула на холодных камнях, потому что проснулась от того, что чья-то рука зажала мне рот, и кто-то сквозь зубы прошипел на ухо:

– Тише, прелестница. Не шуми. – Говоривший взял меня на руки, как кошка берёт котёнка за шиворот. В вихре шарканья ног, зловонного дыхания и зловредного шепота меня перенесли на скрипучий корабль и привязали к бизань-мачте.

– Ну что, моя помесь всего со всем! Ты хотела служить на корабле – обещаю, ты будешь служить.

Голос, шипевший мне на ухо в доках, принадлежал капитану с высокими скулами и в шляпе, украшенной потёртыми синими перьями, а также в поношенном бархатном камзоле. Он был красив как герцог. Только, когда улыбался, было видно, что его рот полон гнилых зубов, желтых, как у дряхлого волка.

– Итак, – сказал он, – мы продадим тебя в каком-нибудь южном порту – если тебя не возьмут шуты или работорговцы, возьмут торговцы шерстью, а если и они не польстятся, отправимся на мясные рынки. А пока драй своими несочетаемыми конечностями каждую дощечку на корабле. – Он улыбнулся и слегка коснулся шляпы. – Честно говоря, путь на юг будет долгим. Через несколько недель ты начнёшь казаться неимоверно привлекательной, а выше подбородка и сейчас ничего.

Я посмотрела на него снизу вверх, и мой рот, заткнутый кляпом, наполнился слюной. Я деликатно кашлянула, желая дать ему понять, что хочу говорить, и он любезно вытащил грязную тряпку. Я заговорила сладкозвучным голосом, напоминающим пение флейты, как умеют говорить принцессы: