Гассан старался успокоить принца и навести его на другие мысли, что наконец и удалось ему сделать, напомнив принцу о Реции. Юсуф всей душой отдался этой любви и чувствовал непреодолимое желание снова увидеть девушку.

Наступил вечер.

– Прощай, Юсуф, – сказал Гассан, стараясь казаться как можно спокойнее и веселее, чтобы скрыть от принца цель своего ухода. – Я должен идти в покои его величества.

– Гассан, я тебя больше не увижу! – воскликнул принц.

– Мы увидимся, принц! – отвечал Гассан, стараясь успокоить молодого человека.

– Ты идешь, ты оставляешь меня, я не пущу тебя одного, где ты, там должен быть и я!

– Этого нельзя, Юсуф, я уже говорил тебе, что султан желает видеть тебя не ранее, как завтра. Мы мужчины и должны твердо встречать все удары судьбы. Что бы ни случилось, принц, не будет ничего такого, что не служило бы доказательством моей верности и преданности. Но я должен идти! Прости мне, что я должен тебя оставить, иначе нельзя. Еще раз прощай!

– Ты не вернешься, сердце говорит мне об этом!

– Тогда с любовью вспомни обо мне, Юсуф.

– Аллах, сжалься! Скажи… Гассан… останься!

Горячо прижал Гассан принца к своему сердцу, насильно вырвался из его объятий и, еще раз кивнув головой, бросился из комнаты. Юсуф поспешил вслед за ним. Но Гассана уже не было. Через час Юсуф узнал от адъютантов и камергеров, что Гассан-бей в эту ночь должен умереть вместо принца.

Известие это повергло его в страшное горе. Он хотел идти к султану, но не смел явиться к нему в этот час, хотел догнать Гассана, отказаться от его жертвы, но где был теперь этот благородный человек, вызвавшийся умереть за него? В невыразимом отчаянии бросился он в свои покои, закрыв лицо руками, упал на постель и разразился неудержимыми рыданиями. Он должен был потерять своего друга, которого любил, как никого другого, он должен был потерять его ради спасения собственной жизни. Это было ужасно!

В это время Гассан был уже в покоях султана.

К нему подошел флигель-адъютант и объявил, что ему приказано в своей военной шинели отправиться во внутренние покои султана.

Приказание это очень удивило Гассана. Однако он велел одному из слуг принести свою серую военную шинель и, надев ее, в сопровождении флигель-адъютанта отправился во внутренние покои султана.

Зачем он должен был явиться в шинели и с какой целью позвал его султан в свои внутренние покои? Не должен ли он был получить здесь красный шнур, чтобы удавиться? Но зачем же было ему умирать в шинели?

В недоумении вошел он в ярко освещенную комнату, где находился султан, и с низким поклоном остановился у входа. К удивлению своему, он увидел, что и султан тоже был одет в серую военную шинель.

Ночь только что наступила. Богато разукрашенные драгоценными камнями стенные часы своим серебристым боем возвестили ее приход. Держа в руках маленький золотой ключик, султан подошел к потаенной двери.

– Иди за мной! – резким, повелительным тоном обратился он к Гассану, отворяя дверь. – Запри дверь за нами!

С этими словами султан вошел в слабо освещенный коридор, устланный коврами и служивший только для одного султана. Гассан последовал за ним и золотым ключом снова запер двери.

Что это значило? Султан вместе с ним уходил из дворца?

Пройдя длинный коридор, они спустились на несколько ступенек и вышли к боковым воротам дворца. Там, с внутренней стороны, воткнут был ключ.

– Отвори! – приказал султан. – Вели со двора подъехать сюда карете, но никому не говори, что для меня. Кучеру прикажи ехать в Скутари и там остановиться вблизи большого минарета. Ты поедешь со мной и ничем не выдашь, кто я.

Гассан поклонился, все еще не понимая, что происходит. Уж не должна ли была его казнь произойти вблизи минарета? Но зачем же ехал туда султан? Может быть, он сам хотел присутствовать при ней? Все это было непостижимо. Молча отворил он ведущие на большой двор Беглербега ворота, которыми султан дозволял пользоваться только при тайных поручениях, и через двор и галереи прошел в богатейшие конюшни, где наготове стояло несколько сотен сильных, породистых, прекраснейших лошадей.

Две кареты были постоянно заложены: одна парадная – для султана, другая простая – для придворных.

Этой последней и велел Гассан подъехать к воротам, отдав кучеру необходимые приказания.

Султан поспешно вышел на улицу и вскочил в экипаж. Гассан, заперев ворота, последовал за ним, и карета быстро покатилась по дороге к Скутари и менее чем через час была уже в Бостон-Джонгли, близ большого минарета.

Там она остановилась. Оба офицера вышли. Гассан приказал кучеру дожидаться тут. Осмотревшись кругом, он не увидел ничего, что бы могло указать ему на намерение султана, ему и в голову не приходило, что они едут к Сирре.

– Проводи меня к дому за рощей, возле большого минарета! – тихо сказал султан. – Что бы ни случилось, ты должен быть со мной!

Теперь только понял Гассан намерение султана, и, следуя его приказанию, отправился к дому замученного в ту ночь софта Ибама.

Там в это время происходило совещание между Мансуром-эфенди и Гамидом-кади.

В этот вечер Мансур не смел выезжать из дома: он ожидал султана, и кади приехал к нему на совет.

– После долгого бездействия дело пророка должно, наконец, торжествовать, это высшая цель моей жизни, брат мой! – сказал Шейх-уль-Ислам Гамиду-кади. – Давно уже не делалось ничего для славы и могущества Полумесяца, пришло время загладить прошлое.

– Все, что ты избираешь своей целью, мой мудрый брат, будет непременно достигнуто, я это очень хорошо знаю! – отвечал кади.

– Ради этой цели я готов пожертвовать своей жизнью, – продолжал Мансур. – Древний блеск империи Османов должен быть восстановлен, и если народ станет под знамя божественного пророка, то останется непобедим. Надо возбудить веру, а что может разжечь ее таким ярким пламенем, как не борьба с гяурами!

– Посланные твои, брат мой, неутомимо действуют в вассальных землях, раздувая пламя восстания. Какие известия получил ты от них?

– Прежде всего, пламя восстания вспыхнет в Боснии! Там уже начинает волноваться христианское население. Восстанут и горцы, за ними последуют Сербия, Черногория и остальные вассальные княжества, – сказал Мансур, и глаза его засверкали зловещим блеском. – Пока еще огонь только тлеет, но, постоянно разжигаемый, он скоро вспыхнет ярким пламенем. В Салониках нашелся повод к восстанию, и одного намека, одного знака довольно, чтобы вспыхнуло пламя войны между правоверными и гяурами!

– Я удивляюсь твоим мудрым распоряжениям. Действительно, нужна твоя неутомимая деятельность, твой все обдумываюший и всем пользующийся разум, чтобы разжечь такое пламя, чтобы ничтожную болгарскую девушку сделать орудием своих планов! Только великие люди, брат мой, способны на такие дела, но подумал ли ты о том, что может случиться, если вспыхнувшее пламя достигнет таких размеров, что ты не в силах уже будешь остановить его?