В эту минуту в галерею вошли король и королева. Король вышел на средину зала, заведующий милостыней начал вызывать по именам счастливцев, которые приближались к королю и получали или желаемое, или надежду на его получение. Молодая королева стояла возле короля, и ее взоры случайно остановились на бледном, печальном благородном лице моего отца.

Этот взгляд показался мне солнечным лучом, радостным лучом надежды. Отец смотрел в это время на короля, тихо шепча про себя: «Сегодня я вижу его в последний раз!» — Я же видел только королеву и, целуя холодную руку отца, шептал ему:

«Надейся, дорогой отец, надейся! Королева заметила нас». Да, она заметила нас. Она перестала говорить с какими-то кавалерами и, быстрыми, легкими шагами перейдя зал, подошла к нам. Ее большие серо-голубые глаза сияли приветом, лицо слегка покраснело от волнения. Она была одета очень просто, но от всей ее фигуры веяло величием.

— Дорогой мой кавалер, — сказала она, и ее голос прозвучал для меня, подобно небесной музыке, — вы уже подали королю свое прошение?

— Да, ваше величество, — дрожа, ответил отец, — уже две недели назад.

— И еще не получили ответа? — быстро сказала королева. — Я каждый день вижу вас и мальчика и из этого заключила, что вы надеетесь на ответ.

— Да, ваше величество, — ответил отец, — я жду решения: жить мне или умереть.

— Бедный! — тоном глубокого сочувствия сказала королева. — Такие две недели тяжело пережить! Я от души сожалею вас! Разве у вас нет протекции?

— Ваше величество, — сказал отец, — у меня нет другой протекции, кроме этого пустого рукава и справедливости того, о чем я прошу.

— Бедный! — со вздохом повторила королева. — Вы совсем не знаете света, если думаете, что этого достаточно. Я буду вашей протекцией и похлопочу за вас пред королем. Скажите мне свое имя и в чем ваша просьба.

Внимательно выслушав ответ отца, она сказала с ласковой улыбкой:

— Будьте завтра на этом же месте: я сама передам вам ответ короля.

Мы пошли домой, окрыленные новой надеждой; мы больше не чувствовали ни голода, ни усталости; мы больше не боялись воркотни хозяина, заявившего, что он больше не хочет держать нас в долг. Мы упросили его подождать только до завтра, а голод утолили — радостными ожиданиями.

Мы встали на свое обычное место в галерее. Двери отворились, королевская чета вошла.

— Молись за меня, — прошептал мне отец, — молись, чтобы надежда наконец не обманула меня, иначе я упаду мертвый!

Но я не мог ни молиться, ни думать; я мог только смотреть на прекрасную молодую королеву, благородное лицо которой возбуждало во мне благоговение, точно это был образ царицы Небесной. Она окинула взглядом весь зал, встретилась со мной взором, улыбнулась, и эта улыбка наполнила мою душу невыразимым одушевлением и восторгом. Теперь я мог молиться. Я упал на колени и шептал:

«Да будет благословение Божие над нашей королевой! Она избавит нас от страданий и спасет жизнь моему отцу!»

Она подошла к нам и, кивнув головой моему отцу, протянула ему запечатанный пакет, говоря:

— Вот, возьмите это! Король очень рад воздать должное одному из своих лучших офицеров. Он жалует вам ежегодную пенсию в триста луидоров, а я желаю вам и вашему мальчику еще много лет пользоваться ею в счастье и добром здоровье. Подите сейчас же с этой бумагой в казначейство, и вам выдадут пенсию за первую четверть.

Видя, что отец зашатался и близок к обмороку, королева кликнула нескольких придворных и приказала им помочь отцу и отправить его из дворца непременно в экипаже. Тогда все бросились помогать моему отцу, стараясь выразить ему необыкновенную заботливость и любезность, и бедный, пренебрегаемый, безрукий инвалид, которого толкали и оттесняли в угол, сделался предметом всеобщего внимания. Мы вернулись домой в придворном экипаже, и наш хозяин всячески старался услужить нам. Королева сделала нас счастливыми!

— Да будет благословение Божие над ее дорогой головой! — молитвенно сложив руки, сказала Маргарита. — Я буду вдвойне любить ее за тебя. Отчего ты не рассказал мне этого раньше?

— Есть чувства, — серьезно ответил Тулан, — которые так святы, что говорить о них можно лишь в самые торжественные минуты жизни. Сегодня такая минута, дорогая моя, и я открыл тебе всю свою душу. С того дня, как королева подарила нам благосостояние, счастье, покой, мое сердце, моя душа принадлежали ей. Ей я обязан спокойствием, довольством моего отца, счастливыми днями, которые мы с ним пережили вместе, моим образованием, словом — всем! Отец не хотел, чтобы я сделался военным. «Будь самостоятельным, свободным человеком, — говорил он, — примени силы своего ума, служи этим путем своему отечеству. А если для королевы наступит час опасности, ты сумеешь служить ей и бороться за нее до последнего вздоха». В этом я поклялся ему на его смертном одре. Он уже предчувствовал надвигающуюся грозу и часто со слезами читал брошюры и памфлеты, которые исходили из Парижа к нам, в Руан, куда мы вернулись и где я учился в лицее. «Поклянись мне, Луи, — говорил отец, — что, если Господь даст тебе силы, ты посвятишь жизнь служению королеве и будешь бороться с ее врагами!» И я поклялся в этом и отцу, и себе самому. Теперь я живу в Париже, занимаюсь книжной торговлей, и этим я также обязан королеве.

Предчувствие говорит мне, что близко то время, когда друзья королевы должны будут сплотиться вокруг нее, так как опасность приближается… Она уже приблизилась, Маргарита: