Глаза юноши расширились, и он тотчас же упал на колени подле государя.

– Великий добрый государь, ясный месяц мой, позволь отправиться с отцом! – взмолился Фёдор.

– Да на кой чёрт тебе сдался Новгород? – спросил Иоанн, не скрывая удивления на своём лице.

– Совсем малолеткою, – сокрушался юноша, – всё, что помню – так это запах там стоял, которого у нас нигде не сыщешь, и корабли могучие, и рыбину тогда батюшка мой купил боле меня ростом!

Иоанн беззлобно рассмеялся, помотав головою. Мягко он обхватил лицо юноши, чувствуя трепетную покорность ныне, боле всего во взгляде Фёдора.

– Нет уж, Федя, – молвил Иоанн, – ты мне нынче тут служить будешь, подле меня.

Фёдор тяжело вздохнул, сведя брови. Его плечи заметно опустились.

– Да и не за веселием едут, – продолжил царь. – А по службе, да притом не под личиною опричников. Должно им встретиться с изменниками.

– Тамошние купцы выучены латыни! – молвил Фёдор. – Меня ей Андрей выучил! Царе, позволь мне ехать с отцом!

– Забываешься, – холодно отрезал государь. – Тем паче что с Вяземским у вас вражда, и не пытайся лукавить.

– Да кто вам, светлый государь, эти наветы чёртовы нашёптывает? – Фёдор будто и впрямь подивился этим слухам. – Да хоть сами у Афони об том и спросите!

Иоанн рассмеялся, поведя головою да окидывая опричника взглядом с головы до ног.

– Давай, басманская ты шавка, побреши ещё, – царь взвёл рукой, как много раз приглашал Фёдора плясать на застольях, – я и погляжу, сколь вероломна жалкая твоя душонка. Али ты думал, что не внимаю я речам твоим подлым, покуда выпиваем мы? Покуда ты засиживаешься со мной, как с другом закадычным? Давай, пёс, отрекайся ото слов своих.

– Отчего же, мудрый государь, ты так жесток ко мне? – спросил Басманов, стойко снося речи такие. – Каюсь, государь. Премного каюсь. И ежели согрешил я пред тобой, так дай же искупить грех тяжкой службой.

– Не знаешь ты, о какой службе просишь, щенок безбородый, – молвил владыка. – Неча мне испытывать заносчивость твою дурную. Не по зубам тебе дельце, не по зубам.

– А ежели управлюсь? – упрямо вопрошал Фёдор.

Царь ухмыльнулся пылкому тому рвению.

«А ежели и впрямь управится?»

– Отрадно мне рвение твоё, – произнёс государь. – И много отрадней видеть его не в слове, но в деле.

Глава 12

– Афанасий Иванович? – раздался голос из-за спины Вяземского.

«На кой чёрт?»

Опричник обернулся, кинув тяжёлую секиру на сосновый стол пред собой. Стоял Вяземский в оружейной палате, приметив скол на оружии своём. Нынче же предстояло дело важное, и новгородских мастеров князь ежели и знал, так всяко меньше, нежели слободских али московских.

Обернувшись, Афанасий подивился, уж не ожидая к себе никого. Перед Вяземским стоял Фёдор Басманов, облокотившись на широкую балку из светлого ясеня. Что было непривычно – так это простота наряда юноши. На нём не было уже серёг. Из колец Басманов разве что не удержался от простого серебряного перстня на среднем пальце правой руки. На наряде не было ни вышивок, ни каких иных чудных узоров. Афанасий прищурился, даваясь диву, ибо застал Федьку безо всяких украшательств.

– Чего ж вам, Фёдор Алексеич? – не без замешательства протянул Вяземский.

Юноша доброжелательно улыбнулся, разводя руками.

– Слыхивали, какая молва скверная ходит? – спросил Басманов.

– Страшусь уж и помыслить, – усмехнулся Афанасий.

Юноша улыбнулся, мотая головой, делано сокрушаясь дурной молве.

– Право, Афанасий Иванович, – Фёдор всплеснул руками, – некто уж спит и видит, как бы доброго государя настроить супротив нас.

Вяземский чуть нахмурил брови. Юноша кивнул, положив руку на сердце.

– Слыхали бы вы, что говаривают, Афанасий Иванович… – замотал головой Фёдор.

– И что же? – спросил Вяземский.

– Будто бы меж нами вражда есть какая! – с усмешкой молвил юноша.

Афанасий недоверчиво поглядел на Фёдора.

– Начистоту, Басманов, – сухо бросил Вяземский, устав от манерной речи Фёдора.

Юноша пожал плечами, и улыбка тотчас же улетучилась с его светлого лица.

– Право, сам не ведаю, – переменив тон вместе с Афанасием, молвил Фёдор. – Да вот только нынче государь всё испрашивал у меня, мол, мы друг другу козни строим. Я всяко меньше при царе служу, тебе ли, Афонь, не ведать, как государь распри при подданных своих не жалует?

– И это всё, что ты молвить хотел? – спросил Вяземский, выжидая, как об сущности речь зайдёт.

– Быть может, и с тобой государь об том захочет потолковать, – просто произнёс юноша. – Право, Афанасий Иванович, бывает, молвим чего сгоряча, но нет же меж нами никакой вражды? А ежели и есть, ни к чему об том государя беспокоить. Добра то никому не принесёт.

Вяземский почесал бороду, глядя на Фёдора.

«Ой, то не к добру, ой, точно не к добру…»

– Конечно, Федь, – усмехнулся Афанасий, пожав плечами.

Басманов улыбнулся, да приметил Афанасий, как сильно Фёдор стиснул зубы и тотчас же отстранился от князя, да всяко притом отдал поклон.

* * *

Посреди ночи раздался надрывный не то лай, не то завывание какое. То не походило ни на одного зверя. И всяко, то кричал человек. Князь Димитрий Пальский, коего удостоили милости, содержался под стражей в гостевых покоях в Слободе. К нему не применяли силу – то строго-настрого запретил как государь, так и много на том настаивал Алексей Басманов. Следы страшного губительства медленно и тяжело сходили с тела Пальского. Он не был в состоянии держать и ложки, чтобы черпать свою скудную пищу. Князь вздрагивал от каждого открывания двери, как бы тихо ни скрипели петли.

Боле, чем его тело, пострадали душа и рассудок. Он сидел почти недвижно, вжавшись в стену. Обезумевшие глаза если и отрывались от единой точки, куда они были уставлены, так принимались судорожно метаться по комнате. Нынче же случился приступ исступлённой агонии. Он отмахивался от незримых, но ужасных врагов, орал, срывая горло. На этот шум первыми сбежались Басман и Вяземский, ибо лишь они ведали, на кой чёрт государь вообще держит при дворе полоумного опальника. Оба опричника были подняты с кровати.

Рынды держали Димитрия по рукам и ногам, чтобы он не навредил в первую очередь себе. Приступ уж сходил, но едва на пороге очутился Басман, вновь незримая хватка сдавливала горло Пальского. Князь старался вдохнуть, но ничего не удавалось, кроме жуткого хрипа.

– Держите его! Пущай придёт в себя! – приказал Вяземский и вышел с Басманом за дверь.

– Дрянь, – молвил Алексей, сплюнув на пол и скрестив руки на груди.

Афанасий почесал затылок, заглядывая в покои Пальского.

– Мы уже пытались брать Луговского, и не раз. Скользкий, как…

Басманов прервал Вяземского жестом, отмахнувшись от него.

– Так не пойдёт. Он начнёт выть, полудурок псоватый,