— Тогда на этом мы и закончим разговор о взаимоотношениях с коллегами. — Главный врач слегка оттаяла. — Теперь о взаимоотношениях с пациентками…

— Ксения Дмитриевна, — Данилов позволил себе перебить начальство, — если в общении с коллегами я могу быть немного резок, то денег и подарков я ни с кого никогда не вымогаю. И когда сами предлагают, не беру. Мне это противно. Поэтому кто бы вам чего ни сказал, по этому вопросу мы станем разговаривать так: или давайте факты, или воздержитесь от нотации. Третьего не дано.

— Ну, раз так, — поджала губы Ксения Дмитриевна, — то наш разговор окончен. Надеюсь, что вы примете к сведению мои слова.

— Уже принял.

Данилов встал и пошел к двери. Открыв ее, он замер на несколько секунд, затем обернулся к главному врачу и сказал:

— Пока люди не начинают создавать мне проблем, у них не бывает проблем со мной.

— Это угроза?! — Ксения Дмитриевна даже привстала от изумления. — Вы угрожаете мне?

— Нет, Ксения Дмитриевна, не вам, — покачал головой Данилов. — И это не угроза. Это предупреждение тем, кто поставляет вам подобную информацию. Всего хорошего!

— До свидания, — машинально ответила главный врач.

По дороге в отделение Данилов освежил в памяти всю свою недолгую трудовую деятельность в родильном доме и окончательно утвердился во мнении, что кроме Емели никому не успел досадить.

У входа в отделение Данилов столкнулся с Вознесенским.

— Ну что там? — не преминул спросить заведующий.

— Поговорили о взаимоотношениях с коллегами и пациентами. — Вдаваться в подробности Данилову не хотелось…

— В мирном ключе?

— В рабочем.

— Ясно, — протянул Илья Иосифович. — А кто накапал?

— Не знаю, но догадываюсь.

Данилов попытался обойти заведующего, но тот придержал его рукой и распорядился:

— Возьми кого-нибудь из девчонок и иди в «обсервационный» родзал на эпидуральную анестезию.

— Вы в курсе подробностей? — уточнил Данилов. — Или сначала мне одному сходить для оценки показаний и противопоказаний?

— Я сам ее смотрел, — ответил заведующий. — Нормальная женщина без каких-либо сопутствующих диагнозов.

— Тогда почему в обсервации?

— Встала на учет в консультации и сразу же укатила на дачу, поближе к чистой экологии. Вернулась перед самыми родами. Больничный не нужен, оттого и к врачу не ходила, и анализов не сдавала.

— Ясно.

«Кем-нибудь из девчонок» оказалась Ира, любимая медсестра доктора Данилова — организованная, сноровистая и молчаливая. Данилов, будучи человеком малоразговорчивым, не выносил болтливых напарников. Парочке словоохотливых фельдшеров на «скорой» он попросту советовал заткнуться всякий раз, когда их заносило, чем только упрочил свою репутацию грубияна.

— Ира, а вы давно работаете в роддоме? — спросил по дороге Данилов.

— Восемь лет, — ответила Ира. — Можно сказать — всю свою трудовую жизнь.

— И как вам тут?

— Безальтернативно, — улыбнулась Ира. — Я живу в двух шагах отсюда, и все недостатки роддома искупаются его близостью к моему дому.

— Да, по московским меркам работать рядом с домом — великое счастье, — согласился Данилов.

— И не говорите, некоторые из Бронниц к нам ездят, а кто-то — с «Планерной». Уж не знаю, кому хуже. А так вообще роддом у нас неплохой, хотя меня больше всего интересует, насколько вменяема старшая сестра в том отделении, где я работаю.

— Это верно.

Отношения с непосредственным начальством были самым важным фактором. Данилов вспомнил, как однажды на их подстанции появился врач, приходившийся родственником кому-то из заместителей главного врача «скорой помощи». Юноша был дерзким и самонадеянным. Уповая на покровительство высокопоставленного родича, он позволил себе демонстративно игнорировать заведующего подстанцией. Результат не заставил себя ждать: за каких-то десять дней наглец умудрился заработать два строгих выговора с занесением в личное дело, после чего, не дожидаясь третьего и последнего, сбежал на другую подстанцию. Там он, по слухам, вел себя скромно и к заведующему относился с подобающим уважением. Понял, что с непосредственным начальством надо жить в мире и согласии.

«А что, если доктор Федоренко постаралась?» — мелькнула вдруг мысль. Данилов прикинул и так и эдак и счел, что вряд ли это Татьяна. Ну поговорили, ну не договорились, но разошлись мирно, и как говорится без последствий. Ни к чему воевать. Нет, все же сколько ни думай, кроме Гавреченкова совершенно некому было настраивать главного врача против Данилова.

Откровенный выпад противника вроде бы требовал принятия ответных мер, но, немного подумав, Данилов решил ничего не предпринимать. Он только пообещал себе впредь быть еще более сдержанным с Алексеем Емельяновичем. Как говорится — его не трогай, оно и не завоняет. Ну а если Гавреченков будет клеветать на него и дальше, то пусть пеняет на себя. Владимир Данилов терпелив, но не беспредельно.

В родовом зале Данилова и Иру встретила доктор Рубанова.

— К кому? — спросил Данилов.

Две кровати были заняты стонущими роженицами.

— Вот сюда. — Рубанова подошла к той, что лежала у стены. — Это наша Эсмеральда.

Данилова слегка покоробило. Он не любил, когда врачи придумывали прозвища для пациентов, и уж тем более — когда обращались к ним не по имени. Было в этом что-то детсадовское.

— Можно историю родов, Марина Николаевна?

Рубанова принесла историю.

На титульном листе Данилов в первую очередь нашел имя роженицы, чтобы обращаться к ней правильно — и едва удержался от смеха: ее действительно звали Эсмеральдой, а в сочетании с отчеством «Остаповна» это было еще комичней. Покатав на языке словосочетание «Эсмеральда Остаповна», Данилов решил, что можно обойтись и местоимением. Получив нужные сведения из истории, он задал роженице несколько уточняющих вопросов, после чего приступил к осмотру.

— Доктор, а вы много спинномозговых пункций сделали? — неожиданно поинтересовалась Эсмеральда.

— Много, — ответил Данилов. — Пару сотен точно.

— Это хорошо… — Роженица прервалась на стон, а затем продолжила: — А многих после пункции парализовало?

— Парализовало? Вы случайно не путаете обезболивание с параличом?

— Нет, доктор, не путаю. Говорят же ведь, что если иглу двинуть чуть больше вперед, чем надо, то протыкается спинной мозг и… М-м-ы-и-и-и…

— Простите, а вы кто по профессии? — спросил Данилов.

— Юрист, но я не работаю…