«А, захади, дарогой! — сказал Хамидов, когда я, постучав, зашёл в его кабинет. — Ты что это там, в Шаартузе, такое натворил?! — спросил он у меня лукаво. — Вот, читай, пришло два письма оттуда. Одно от больных, 50 человек подписалось, что ты там свою кровь отдавал, переливая тяжёлым зольным, и многим жизнь спас, всех вылечил! Просят тебе объявить благодарность, что будем делать?». — «Объявляйте благодарность!» — согласился я. «Ну, считай, что объявил. Я ещё на конференции как-нибудь зачитаю. А второе письмо от главврача ЦРБ, просит тебя распределить к ним после окончания ординатуры, хотят тебя зав. отделением сделать. Согласен?». — «Мне надо ещё 2 года учиться, а вообще, честно говоря, не хочется в Шаартуз». — «Правильно, это не для тебя! Я тебя, возможно, у себя на кафедре оставлю. Как, Исхак Пинхасович? Доволен ты таким руководителем?». — «Да, нормально». — «Ну, ладно, заходи, если вопросы будут».

«Что там больные так тебя гасхваливали?! — спросил Бирман на следующий день. — Нам Хамидов сказал, ты кговь свою сдавал?! Ты что, их попгосил письмо написать?». — «Нет, я сам написал после сдачи крови». — «Какую кровь?!» — проснулся Исхак Пинхасович, стоящий рядом. «Да там, в Шаартузе, я туда поехал кровь сдавать, 2 месяца сдавал и пообещал Бирмана взамен прислать. У него, сказал, крови лишней много!». — «В 12 часов конфегенция, я читаю доклад, пгиходите», — ещё раз напомнил Бирман. Зал набился полностью, почти 50 мест, и ещё много стояло в дверях, но не потому, что один из докладов поручили Бирману, а потому что конференцию по дифференциальной диагностике проводила Краснова, зав. нефрологическим отделением. Председательствовал сам профессор Хамидов. Краснова — сухая, бледная 45-летняя «незамужняя специалист». Она была «обручена» с отделением, которое уже 10 лет возглавляла. Она работала допоздна и не столько любила больных, к которым была строга и равнодушна, сколько их болезни. Она любила и гломерулонефрит, и пиелонефрит, много читала литературы, совершенствовалась в Москве, и москвичи приезжали к ней для обмена опытом, считая, что её отделение находится на высоком московском уровне. Она применяла самые современные, ещё мало изученные схемы лечения на больных. Не скупилась с дозировкой, назначала всё новое, о чём прочитала, все что появлялось: большие дозы гормонов, цитостатиков, разрушающих костный мозг и растущие клетки больных. Из-за гормонов больные расползались, как на «дрожжах». Опухало лицо, она это ласково обозначала как «кушингоид», что означало синдром Кушинга — гормональное заболевание. В данном случае это было обусловлено приемом гормонов. Её все боялись, и больше всего — больные и медсёстры её отделения. Даже профессор Хамидов был с ней на «вы» и не любил делать обходы в её отделении, т. к. нефрологию знал меньше, чем она. Другое дело, что её знания не делали жизнь больных легче. Она была эрудированным теоретиком, но неосторожным практиком. Ей был чужд принцип Гиппократа «Primum non nocere!» (Прежде всего — не вреди!). Доклад сделала сегодня она, и очень бодро: о нефротическом синдроме, о современных методах лечения, потере белка через повреждённые мембраны в почечных клубочках, осложнениях и дифференциальной диагностике с амилоидозом и другими поражениями почек. Бирману тоже досталось прочитать статью из журнала «Терапевтический архив» о нефротическом синдроме, что он сделал нудно и не своими словами, именно прочитал, всех утомив, но он этого не замечал. Он относился к тем, которые себя со стороны не видят или видят совершенными, без критики. Они не замечают, что несут глупость, хамство, чушь, не замечают даже того, что над ними смеются. Но своей самоуверенностью, наглостью умеют на некоторых страх нагнать. Так как будет потом мелко гадить, мстить, задавать разные дурацкие вопросы, стараясь скомпрометировать на конференции, например, или другие пакости устраивать. Вот и сегодня, очень нудный во время своего доклада, он очень оживился, когда стал докладывать больничный ординатор. «Почему вы гешили, что это нефготический синдгом?» — спросил он. «А какие признаки нефротического синдрома вы знаете?» — спросила его, в свою очередь, Краснова. Бирман замялся, вызвав смех у присутствующих, но это его не заставило замолчать. Он продолжал задавать вопросы. Такие конференции проводятся для того, чтобы показать себя, а не помочь больным. Врачи сражаются между собой за расположение профессора, а не за жизнь больного. Из-за этих конференций и обходов, из-за подхалимажа к профессору мне совсем не хотелось здесь оставаться после ординатуры. Уж лучше работать участковым врачом, где больше динамики, жизни, самостоятельности, больного видишь в его реальной жизни, а не в «зоопарке» — больнице. Участковому врачу диагнозы надо ставить тут же, у постели больного, не имея анализов. Участковый врач для диагностики имеет только фонендоскоп и тонометр. А остальное и главное — это осмотр больного, опрос, пальпация, перкуссия, аускультация, как у меня в Шаартузе. Эта работа — фронт! А здесь — штабные крысы. Я себя чувствовал так, как будто вернулся с фронта в тыл. Мне хотелось, чтобы поскорее прошли эти два года нудной жизни. Меня больше волновало здоровье сына, чем успехи в ординатуре. Я стал опять халтурить, как когда-то на заводе. Старая сноровка опять помогла! Что-что, а убегать с работы раньше времени мне не надо было заново учиться. Осмотрев больных, а у меня их было четверо, и назначив лечение, сбегал. Врачи сидели, рисовали температурные графики, разрисовывали листки назначений, как художники. Я набрасывал на халат сверху пальто. Выходил из клиники, как будто желал пройти в другой корпус. Если кто встретит, то пальто сверху — «чтобы холодно не было». А там дальше выходил за ворота больницы и уже на троллейбусной остановке снимал халат, упаковывал его в пакет, надевал пальто и садился в троллейбус или автобус.

Приезжая домой в час-два дня, ощупывал кожу сына. И сегодня засёк у него повышенную температуру. «Нет у него температуры, — сказала жена, — не выдумывай!». Измерение градусником подтвердило мои опасения — 38,2. Выслушав лёгкие, установил пневмонию. Участковый педиатр сказала: «Простуда, антибиотиков не давать, горячее молоко, чай с малиной». Через пару часов стала нарастать одышка, кашель, жёсткое дыхание, хрипы, признаки спазма бронхов, сын задыхался! «На ночь что-нибудь из группы пенициллина, но посильнее, и к чему нет привыкания микробов, чтобы наверняка не терять время, оксациллин, например. Где только достать?» — обдумывал я. Звонки во все аптеки города указали на отсутствие лекарства. Позвонил Мансурову, через полчаса он перезвонил: «В городе нигде нет, поехали в Ленинский район к заведующему аптечным управлением района. У него на складе может быть, но я его телефона не знаю, давай поедем», — предложил Мансуров. Через полтора часа были уже у зав. аптечного управления — таджика лет 35-ти. Он достал из сейфа 30 флаконов оксациллина. Я был благодарен Мансурову за его готовность тут же поехать куда угодно и помочь! Через два часа был уже дома и сделал сыну первый укол, который ему очень не понравился, но через 2 инъекции, к вечеру, спазм бронхов исчез! На второй день он бегал, «как ни в чём не бывало»! Я стал создавать дома запас антибиотиков разных групп, мне в этом брат помогал, и отец ходил по аптекам. Ему удавалось своей доброй улыбкой доставать без знакомства то, что ни мне, ни даже брату не удавалось по знакомству. Сын стал центром внимания в семье, ординатура отошла на последнее место. Дочь если простужалась, то без проблем легко выздоравливала, поэтому она меньше беспокоила семью. Сын тоже был не беспомощным. Часто, когда я переживал и думал, что делать дальше: температура не спадала и лечение, как бы не помогало — вдруг открывалась дверь, со стороны детской комнаты, и он выходил, смеясь как бы, над нами и выздоравливал. Наконец, пришлось вспомнить и о себе — последствиях отсутствия воды в Ляуре. Стал больше чувствовать камень в почке, ежедневные боли заставляли искать выход. Любой уролог скажет: «Что за проблема?! Приходи, дорогой, вырежу!». Я уже видел, как и что вырезают на кафедре урологии Николаева и её коллеги. Во-первых, операцию нужно уметь провести. Хороших урологов я в Душанбе не знал, их не было. Все говорили: «Вот был у нас специалист Пончик. Он уехал в Обнинск — ядерный центр в Подмосковье. Вот он был лучшим специалистом не только в Душанбе, но и в стране один из лучших!». Я знал, что оксалатный камень, который у меня был, не растворяется ничем, но всегда существуют альтернативные методы, о которых думаешь, если медицина слаба. Стал пить разные травы, лекарства, теоретически растворяющие камень или почку, скорее. Чтобы решить, что дальше делать, нужно дообследоваться, выяснить функцию почек, рентгеновские снимки посмотреть, что с камнем, вырос ли он. Для этого выбрал нефрологическое отделение, а не урологическое, где лезут сразу с цистоскопами и уговаривают резать. К тому же, в нефрологическом отделении заведующей была Краснова, и ординатуру там прохожу. Не знал только, как она отнесётся, когда я ей скажу о своём намерении. Для неё не существует авторитетов, в том числе, и профессор Хамидов, а я лишь клинический ординатор, которых в клинике не любят — они мешают работать. В отделении на 40 коек не хватало места для тяжёлых больных со всей Республики, многие лежали в коридоре. «Конечно, — сказала Краснова с готовностью, — ложись и обследуйся. Вот тебе мой кабинет, поставим кровать, телефон есть, умывальник». Вот этого я не ожидал, чтобы Краснова уступила свой кабинет под палату! Здесь у неё книги, документы, да и просто нужно работать, писать, звонить, ей звонят! Но у меня не хватило сил ей «отказать в её желании». Жена искала меня по всему отделению, пока ей не сказали, где я. Это, вероятно, подняло мой авторитет в её глазах. На дверях висела табличка — «зав. отделением», и она даже постучала, прежде чем войти. «Надо дома тоже себе такой кабинет организовать!» — подумал я. В течение недели полностью обследовался и ничего утешительного не узнал. Специалист по радиоизотопной ренографии бухарский еврей Аминов сказал: «Левая почка работает, но правой почки у тебя вообще нет! Нет у тебя правой почки!» — почти радостно сообщил мне специалист, брат нашего бывшего преподавателя курса рентгенологии и мой как бы «брат меньшой». «Вот это новость! — прокис я. — Левая почка поражена, а правой нет, на что мне тогда рассчитывать?». Новость расстроила всех и больше всего брата, который, услышав эту новость, заплакал. Я не заплакал, но зато задумался, как распланировать оставшиеся недолгие годы жизни: «Ординатуру сумею, вероятно, закончить, а там, кто его знает». Рентгенограмма показала, что правая почка всё же есть, но смещена вниз. То, что почка есть, вызвало у меня неописуемую радость: «Как хорошо, что есть такие специалисты, которые ошибаются! Хуже было бы, если б этот радиолог не ошибся и был хорошим специалистом, каким считался!». Рентгенолог — молодой специалист лет 30-ти, и тоже очень хороший, холеный, самовлюблённый, прилизанный, с усиками. Всё было в нём прекрасно, только оттопыренный зад, которым он явно гордился, раскачивая, как маятником, при ходьбе, наводил на нехорошие подозрения. Но, говорят, что этот порок не мешает быть хорошим специалистом, а главное, чувствительным человеком: «Все меньшинства сочувствуют бедным и ущербным». «Почка-то есть, но это не значит, что она у вас работает!» — не захотел быть «добрым меньшинством» рентгенолог. «Так давайте сделаем внутривенную урографию, — предложил я, — и увидим, выделяется ли контрастное вещество почками. Если выделяется, значит, почка работает. Если нет, то это хуже». — «Нет, зачем же?! — искренне возмутился рентгенолог. Во-первых, вам радиолог сказал, что почка не работает, так что вам ещё надо?! Во-вторых, вы же, как врач, знаете, что каждое обследование имеет свои показания. Если бы у вас камень не был виден на рентгеновском снимке, то другое дело. У вас хорошо определяемый контрастный „камушек“! Он прекрасно виден на снимке, так что же ещё искать?!». — «Правую почку», — криво улыбнулся я. «Молодой человек, мы не можем искать то, чего нет!» — назидательно ответил мне специалист на один год моложе меня. Такой ответ лишил меня всех остатков вежливости, и я сказал: «Всё же, я хочу сделать внутривенную урографию!». — «Хорошо, ваше дело! Жаль, что я не смог вас разубедить, а жаль! Я вообще не люблю поэтому с врачами иметь дело, как с пациентами. Обычный пациент слушал бы, что ему советуют, и не настаивал бы на том, чего не понимает!». Внутривенная урография показала, что правая почка не только есть, но и работает. «Всё равно, и здесь видны явления пиелонефрита! Хотя, и камней нет. Вот сглаженность сосочков, деформация лоханки, правая почка тоже поражена! А этот в левой — крупный камень, и сам не выйдет! Придётся его прооперировать, желаю удачи!» — подвёл в конце черту «заднеориентированный» рентгенолог. «Он очень хороший специалист, — сказала Краснова, — всегда умеет найти то, что другие не находят, и я его за это очень ценю!».