«Да, я сейчас, да», — сказала она. Марина пришла на зов Карлиньоса, ожидая секса, надеясь на что-то еще. Что-то, что выведет их из этой квартиры, провонявшей надвигающейся смертью. Карлиньос хотел отправиться домой и бежать. Жуан-ди-Деус был всего-то в часе пути на экспрессе. Они с Карлиньосом ехали в нарядах для Долгого бега. Они привлекли восхищенные улыбки и взгляды. «Красивая пара. Кто они такие, не знаете? Да вы что, серьезно?» Наряд Марины, более смелый, облегал ее туже, чем она когда-нибудь себе позволяла; узоры на теле были более агрессивными. «Я напряжена и агрессивна», — думала она. Она достала зеленые ленты Огуна из вакуумного хранилища и носила их с гордостью.

Марина прибавляет ходу, направляясь к голове колонны. Карлиньос смеется и догоняет. «Неутомимое лезвие, нож Огуна режет путь на волю. Неутомимое лезвие. Нож Огуна хочет убить». Затем время, личность, самоосознание пропадают.

Они бросаются в поезд домой, милые и потные, падают на свои места, когда поезд начинает ускоряться по направлению к Первой Экваториальной, опираются друг на друга. Марина сворачивается в клубочек рядом с Карлиньосом. Он такой хороший, он пробуждает в ней кошку. Она любит инаковость мужчин; они непознаваемы, как животные. Она их любит, потому что они такие непохожие на нее и такие чудесные.

— Ты придешь? — спрашивает Карлиньос.

Она ждала этого вопроса и страшилась, так что ответ подготовлен.

— Да, но…

— Не будешь смотреть.

— Карлиньос, прости. Я не смогу увидеть, как тебе причинят боль.

— Я не умру.

«Десять минут до Меридиана».

— Карлу. — Это первый раз, когда Марина назвала Карлиньоса его самым интимным именем, именем для семьи и аморов. — Я собираюсь покинуть Луну.

Он говорит:

— Я понимаю.

Но Марина чувствует, как напрягается тело Карлиньоса рядом с нею.

— Я заработала деньги, и с мамулей все будет в порядке, и твоя семья была со мною мила, но я не могу остаться. Я боюсь каждый день. Каждый божий день, постоянно. Я все время чего-то боюсь. Так жить нельзя. Мне придется уехать, Карлиньос.

Пассажиры уже встают и собирают детей, багаж, друзей в ожидании прибытия. На той стороне платформы, где есть воздух, Марина и Карлиньос целуются. Она встает на цыпочки. Люди, выходящие из поезда, улыбаются.

— Я там буду, — говорит Марина.

Они отправляются каждый в свою квартиру, и утром Карлиньос идет на битву.

Боты заканчивают подметать зал суда за несколько секунд до того, как появляются бойцы. Это место не использовали лет десять. Воздух очистили; ни намека, реального или воображаемого, на запах старой крови. Кажется, в зале холодно, хотя на самом деле температуру подняли до телесной. Он маленький и очень красивый, стены и пол покрыты деревянными панелями. Его сердце — пятиметровый бойцовский ринг с гибким полом, подходящий для танцев или сражений. Арену обрамляют узкие галереи со скамьями для свидетелей и судей. Противоборствующие стороны и судьи сидят достаточно близко, чтобы их оросило брызгами артериальной крови. Такова моральная основа судебного поединка: насилие затрагивает всех.

На скамье Маккензи: Дункан Маккензи, Брайс Маккензи. Он едва втиснулся в узкую галерею. Вместо Роберта Маккензи — Джейд Сунь-Маккензи, мать защитника. На скамье Корта: Рафа, Лукас, Вагнер и Ариэль. С нею эскольта, Марина Кальцаге. Ариэль отбила поданный в последнюю минуту запрос от правовой команды Маккензи, которым суду вменялось в обязанность вызвать Лукасинью, Робсона и Луну в зал. Процедурой руководят судьи Реми, Эль-Ашмави и Мишра, ни один из которых ранее не работал с Ариэль Кортой.

Судья Реми призывает присутствующих к порядку. Судья Эль-Ашмави зачитывает правонарушение. Судья Мишра спрашивает, не будет ли примирения или извинений. Нет, говорит Лукас Корта.

Формальности успокаивают, формальности упорядочивают, формальности отдаляют от того, что случится на этой арене, окруженной деревянными панелями.

Появляются секунданты. За Маккензи — Денни Маккензи и Констант Дюффус, заместитель шефа охраны. За Корта — Эйтур Перейра и Мариану Габриэл Демария. Каждая сторона представляет боевые ножи судьям. Те тщательно их изучают, хотя ни один не разбирается в ножах, и одобряют по одному из каждого ящика. Мариану Габриэл Демария целует рукоять, когда укладывает нож из лунной стали в его колыбель.

Бойцы выходят из закутков под рингом. Оба смотрят вверх, потом вокруг, оценивая пространство и его ограничения. Места меньше, чем они рассчитывали. Сражение будет напряженным, быстрым и свирепым. На Карлиньосе кремовые бойцовские шорты, на Хэдли — серые. У обоих они контрастируют с цветом кожи. В цифровом смысле они обнажены, без фамильяров. Украшения — слабость, но вокруг правой лодыжки Карлиньоса обернут зеленый шнур: знак покровительства Сан-Жоржи. Секунданты Карлиньоса подходят к нему вплотную.

Марина прячет лицо в ладонях. Она не может смотреть на Карлиньоса, она должна смотреть на Карлиньоса. Он мальчик, большой улыбчивый мальчик, который брел из комнаты в комнату, не понимая, что позади него каждая дверь закрывается на замок и каждая новая комната меньше предыдущей, пока он не окажется здесь, на убийственном ринге. Ей плохо; каждая кость и каждое сухожилие в ее теле испытывают тошноту. Карлиньос приседает, Эйтур и Мариану наклоняются к нему и что-то бормочут. По другую сторону ринга Хэдли Маккензи скачет, прыгает, принюхивается, пялится; вихрь энергии и целеустремленности. Он зарежет Карлиньоса, думает Марина. Она еще никогда не испытывала такого ужаса — даже когда маме поставили диагноз, даже когда МТА покатился по взлетной полосе в Уайт-Сэндз.

Суд приказывает бойцам подойти к скамье. Карлиньос, в котором два метра десять сантиметров роста, выше Хэдли, но тяжелее. Маккензи сделан из проволоки и стали. Судья Реми обращается к обеим сторонам:

— Мы должны вам сообщить, что, хотя этот поединок совершенно законен, Суд Клавия сожалеет о его необходимости. Это варварство, не подобающее вашим семьям и корпорациям. Можете продолжать.

Мариану Габриэл Демария вручает Карлиньосу нож. Он чувствует тяжесть оружия, сжимает его должным образом, находит баланс и скорость. Пробует вес, репетирует удары, кончиком разя в девяти направлениях. Хватка крепкая, но изменчивая. Усилия — нужны или нет. Ложный выпад, рывок, верчение — это не рубящий удар. Все усилие в том, чтобы рубить. Жить, до предела обострив все чувства, ощущая невидимые колокольчики, висящие во тьме лабиринта.

— Секунданты, уходите.

Эйтур и Мариану удаляются в свой закуток под галереей для свидетелей. Нет раундов, нет перерывов или пауз для того, чтобы посоветоваться в углу судебной арены. Сражение пойдет до победы.

Карлиньос поворачивается к своей семье и опускает голову. По лицу Марины Кальцаге медленно катятся крупные слезы.

— Сближайтесь.

Карлиньос и Хэдли встречаются в центре ринга, приветствуют друг друга, подняв ножи.