– Луна – это камень в небе, – посмеиваясь, отвечает трактирщик. – А моя жена – это моя жена. Мне жаль, что ее сейчас нет с нами, ей хотелось бы вас увидеть.

– А уж как мне хотелось бы увидеть ее. – говорит Дориан и снова принимается рассматривать и ощупывать шкатулку.

Крышки, похоже, у нее нет. Золотые мотивы повторяются вдоль каждой из сторон, и никакого следа петель или шва. По каждому краю луна прибывает и убывает, снова и снова. Дориан проводит по краям своими не оттаявшими вполне, еще нечуткими пальцами, гадает, как скоро луна спрячется, и тогда жена трактирщика снова окажется здесь, нащупывает что-то – и настораживается.

Одна из инкрустаций полной луны на, как он полагает, верхней части шкатулки имеет углубление, шестигранную вмятину, спрятанную в округлости луны, которую он чувствует, хотя разглядеть не может.

Это не замочная скважина, но как бы форма, внутрь которой можно что-нибудь поместить.

Как все-таки жаль, что с ним нет Закери! Прежде всего потому, что тот мастак в подобных головоломках, но, впрочем, и по множеству прочих причин.

Чего ж тут недостает, думает он, оглядывая шкатулку. В пространстве между золотыми узорами можно рассмотреть сов и кошек, звезды и очертания дверей. Дориан вспоминает истории из “Сказок и судеб”. Кого из персонажей здесь нет, а без него историю не сложить?

И вдруг его озарило.

– А нет ли у вас тут мыши? – обращается он к трактирщику.

Тот какой-то момент смотрит на него недоуменно, а потом улыбается и говорит:

– Пройдемте со мной.

Дориан, уже почти отогревшийся, кивает и поднимается на ноги, а шкатулку ставит на столик у кресла.

– Видите ли, этот постоялый двор находился когда-то совсем в другом месте, – объясняет трактирщик, ведя его через холл. – В стенах его мало что изменилось, но однажды я заметил своей жене, что немного скучаю по мышам. В прежние времена они имели обыкновение прогрызать мешки с мукой и пакетики с травами, которые я добавляю в чай. Тогда это приводило меня в бешенство, но когда мышек не стало, я понял, что мне их недостает. И тогда жена принесла мне вот этих.

Он останавливается у шкафчика, втиснутого между двумя высокими книжными шкафами, и открывает дверцу.

Полки внутри заставлены серебряными мышами, одни танцуют, другие спят, третьи грызут крошечные ломтики золотого сыра. Одна из мышек заносит над головой золотой меч. Это мышь-рыцарь.

Именно эту фигурку Дориан вынимает из шкафа. Повертев ее в пальцах, видит, что стоит она на шестигранном основании.

– Вы позволите? – спрашивает он трактирщика.

– Ну, конечно, – говорит тот.

Дориан несет мышиного рыцаря к креслу у камина и аккуратно вставляет его в углубление на шкатулке, в то, что скрыто в изображении полной луны. Совпадает один в один.

Поворачивает фигурку по часовой стрелке, что-то внутри щелкает, и тайная крышка обнаруживает себя, подскочив.

– Ха! – радостно восклицает трактирщик.

Сняв мышиного рыцаря с крышки, Дориан ставит его на столик рядом со шкатулкой.

Поднимает крышку.

Там, внутри, бьется человеческое сердце.

Закери Эзра Роулинс, когда был совсем юн, любил играть с кристаллами, которых у его матушки имелась обширная коллекция: вглядывался в них, подносил к свету, разглядывал вкрапления, трещины и раны, нанесенные и залеченные временем, воображал, что в его ладонях – целые миры, заключенные в камень, целые царства-королевства.

Но даже вселенные, рожденные когда-то его воображением, ничто по сравнению с чередой хрустальных пещер, по которым он следует сейчас, освещая себе факелом путь, с совой, что сидит у него на плече, вцепившись когтями в свитер.

Когда он раздумывает на перекрестках, куда свернуть, сыч улетает вперед, на разведку. О результатах доносит невразумительно, моргает, растопыривает перья и ухает. Закери делает вид, что понимает его, хотя, по чести сказать, ничего он не понимает, но, тем не менее, они все-таки кое-как продвигаются. Саймон предупредил его, что до моря далековато, но не подумал упомянуть, что тропа такая темная и извилистая.

Так что теперь этот человек, не вполне потерявшийся во времени, с пернатым спутником на плече подходит к костру, сложенному опытной рукой и разожженному, словно их тут ждали. Рядом с костром поставлена большая матерчатая палатка, похоже, служившая укрытием множеству тех, кто путешествовал по местам с более благоприятной погодой.

Рядом с палаткой даже есть столб с выемкой, в которую можно вставить факел, а ниже висит еще что-то.

Пальто. Верней, очень старый сюртук с несусветным количеством пуговиц.

Закери сбрасывает свой износившийся в пути свитер и, встряхнув пару раз в незапамятные времена оставленный Саймоном сюртук, осторожно надевает его. Пуговицы украшены какой-то резьбой, и хотя рисунка на них в таком свете не разглядеть, пуговицы, все вместе, похожи на россыпь звезд.

Сюртук теплее, чем свитер. Он свободен в плечах, но Закери это не беспокоит. Он вешает свой свитер на столб. Взамен.

Пока Закери застегивает свое новое древнее одеяние, сова устраивается у него на плече, и они отправляются поглядеть, что там в палатке.

Палатка просторная, достаточно высокая, чтобы Закери в полный рост прошелся по ней. Внутри светло и уютно. Есть подушки и одеяла, такие неожиданно пестрые и многоцветные в этом монохромном пространстве, словно они украдены из других мест и прочих времен и разложены здесь с тем, чтобы усталый путник всласть отоспался и перевел дух.

У матерчатой стены стоит стол, накрытый для небольшого застолья.

Ваза с фруктами: яблоки, виноград, инжир и гранаты. Круглый, с хрустящей корочкой каравай хлеба. Жареный цыпленок. Бутылка с вином и еще одна, с чем-то таинственным. Помятые серебряные кубки ждут, когда их наполнят. Баночки с мармеладом и медовыми сотами. Маленький предмет, тщательно завернутый в бумагу, оказывается дохлой мышью.

– Полагаю, это тебе, – говорит Закери, но сыч уже спикировал, чтобы схватить свое угощение, и смотрит на Закери, нависнув над ним, а из клюва у него свисает мышиный хвост.

По другую сторону палатки находится еще один стол, покрытый предметами несъедобными, они аккуратно разложены по скатерти, расшитой золотой нитью.

Перочинный нож. Зажигалка. Абордажный крюк. Клубок бечевки. Набор двойных кинжалов. Плотно свернутое шерстяное одеяло. Пустая фляжка. Маленький металлический фонарь, пробитый звездообразными отверстиями. Пара кожаных перчаток. Свернутая в кольцо веревка. Свиток пергамента, вроде бы карта. Деревянный лук и колчан со стрелами. Увеличительное стекло.

Кое-что из этого, но, конечно, не все, поместится в его сумке.

– Инвентарь, – бормочет он себе под нос.

Посреди всего этого снаряжения белеет сложенный вдвое листок. Закери берет его и, встряхнув, открывает.