мог отделить уважение к ее положению, к тем, кто посвятил себя такой жизни, от отвращения, которое испытывал к ней лично.

– Ты просто жаждешь власти и сделаешь все, чтобы ее получить, – сказал я. – Тебе недостаточно было помогать людям, только когда они приходят к тебе. Ты слушала миссионеров лишь потому, что их верования позволяли тебе поддаться импульсу все контролировать.

Эзма ощерилась.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Да, не знаю, но я знаю, каково это – быть совсем одиноким, не принадлежащим ни к одному гурту. И понимать, что так будет до конца жизни. Люди молча почитают тебя, приходят за помощью и уходят, а ты остаешься один. Ни власти. Ни сторонников. Ни друзей, ни семьи или возлюбленных. Только служение и ничего больше.

На этот раз ее лицо исказилось глубокими складками боли, и она не могла их разгладить.

– Ты понятия не имеешь.

– Имею. И ненавидел это, потому и ушел. И тебе надо было уйти.

– Пошел ты со своим праведным состраданием, Рах. Мне оно не нужно. Я нашла свой путь и надеюсь, что ты никогда не найдешь свой.

Она ушла в лунный свет, оставив меня сжимать нож в тени. Каждый мой вздох переполняли чувства, не помещавшиеся в теле, но отвращение, ненависть и ужас слишком быстро сменились безысходностью, потому что Эзма была права. Я ничего не мог сделать. Никто мне не поверит. Я и сам не до конца верил. Гости? Какая-то мистика, как и человек, который мог вернуться к жизни после смерти, одаренный богом новой плотью. Как такой человек мог быть мошенником?

– Рах?

Я резко обернулся, не выпуская из рук ножа. Позади меня на почтительном расстоянии стоял Амун. Я сунул нож обратно в ножны и схватил Амуна за плечи.

– Ты был прав. Она верит в Единственного истинного Бога, в священную империю и собирается помочь этому сбыться. Но… зачем заключать сделку с императрицей и вести левантийцев на битву?

Амун долгое время молчал, как будто пытаясь что-то прочесть в моих глазах.

– Может, так она собирается защитить Лео Виллиуса?

– Нет. – Я выпустил его и провел рукой по своим коротким волосам. – Она, не считает его Вельдом. По ее мнению, священную империю возродит левантиец.

– Левантиец? Она что ли?

Я покачал головой и начал яростно расхаживать туда-сюда.

– Кто-то другой. Но она рассказала о Гостях – тех, что влезают в головы нашим гуртовщикам, Амун. Она рассказала, потому что я ничего не могу изменить, и она права. – Я резко остановился и повернулся к нему. – Наверное, это покажется бредом даже тебе. Кто поверит в такое, особенно против слов заклинательницы лошадей?

– Это бред, Рах. Но я тебе верю.

Его слова будто сняли груз с моих плеч, и я крепко его обнял.

– Спасибо.

– Благодари себя за то, что научил меня быть упрямым ублюдком, – пробормотал он мне в плечо.

Я со смехом выпустил его, чувствуя мимолетное облегчение.

– Да уж, у тебя был хороший учитель, это точно.

Легкость не продлилась долго. Амун – лишь один из Клинков, и если даже я заставлю поверить остальных, что я смогу сделать? Нам нужно попасть в Когахейру, чтобы спасти всех, кого сможем, и еще большая раздробленность левантийцев не приблизит нас к цели. Я не верил Эзме, но мне надо было пробраться в город.

– Я должен повидаться с императрицей.

Амун упер руки в боки и подозрительно оглядел меня.

– Зачем это?

– Изменить свой голос. Я объясню позже. Ты знаешь, где сейчас Тор?

Я развернулся и пошел, не дожидаясь его ответа.

– Наверное, уже с императрицей или где-то поблизости, – крикнул он мне вслед. – Но погоди… – Амун догнал меня, – есть еще кое-что. Я искал тебя, потому что прибыла маленькая группа Беджути. Сильно не радуйся, их всего десять. Они проводили разведку на севере и наткнулись на большую группу кисианских солдат без командира. Мы… мы скажем императрице? Ты доверяешь ей настолько, чтобы дать больше солдат?

Я остановился послушать, что он скажет, но никак не мог сосредоточиться и покачал головой, скорее от замешательства, чем в знак отрицания.

– Не знаю. Наверное? Я скажу Тору. Мне пора.

– Ладно, – сказал Амун мне вслед. – Но ты уж не забудь все объяснить позже! Я не собираюсь до утра задаваться вопросом, какого хрена мы тут делаем, ясно?

Я махнул ему рукой и поспешил к шатру императрицы, пытаясь побороть сомнения. Я проголосовал против дополнительных Клинков, потому что не доверял Эзме и боялся, что лишь малая часть встанет на мою сторону, но время сомнений прошло. Нам нужно больше левантийцев, и немедленно. Надо попасть в город. Надо вернуться домой. Если я смогу убедить в правдивости своих слов хотя бы половину левантийцев, риск того стоил.

Пока я шел, пытаясь разыскать шатер императрицы, солдаты разглядывали меня. У многих шатров имелись флаги и алые пологи, но только у одного стоял генерал Рёдзи с фонарем у ног.

– Генерал, – сказал я, привлекая его внимание. – Мне нужно поговорить с императрицей.

Я изобразил разговор, указал на палатку и произнес имя Мико, осознавая, как глупо выгляжу.

Но Рёдзи не рассмеялся. Он задал вопрос, не успев сообразить, как бесполезно говорить со мной на кисианском, и жестом велел подождать. Генерал сунул голову внутрь, и из шатра вышел Тор.

– Рах? Что случилось?

Я едва не спросил, чем он занимается с императрицей Мико, но вовремя прикусил язык.

– Мне надо поговорить с императрицей. Я изменил свое мнение.

Тор долго смотрел на меня.

– Ты уверен?

– Да. Я не могу прятаться за спинами чужой армии из-за страха за свой народ.

Медленный кивок – вот и все, что я получил за свою честность. Тор проводил меня внутрь.

– Если сдадите город, – бормотала императрица, медленно расхаживая по ковру. – Если сдадите город. Если сдадите город, – она остановилась и подняла взгляд. – Рах.

– Ты говоришь по-левантийски?

Она посмотрела на Тора, и он покачал головой.

– Мы разучиваем речь. Чтобы обратиться к левантийцам в Когахейре.

Ну конечно. Глупо было не догадаться.

Не успел я вспомнить, зачем пришел, как по ковру ко мне подлетела Чичи, комок белой и бежевой шерсти.

– Чичи!

Я опустился на колени, почесал ее за ушами, позволил облизать мне лицо и на мгновение прижался к ней лбом. Но как ни приятно было получить такой теплый прием, я пришел по серьезному поводу и вскоре заставил себя встать. Вопреки радости ее собаки, императрица надменно и с вызовом подняла брови, и я не мог не вспомнить последний раз, когда мы стояли так близко друг к другу. Она поцеловала меня, и наше обоюдное желание привело к тому, что мы сплелись на полу, пока я не попытался объяснить, почему мы не можем продолжать. Должно быть, она тоже подумала об этом, поскольку напряжение в освещенном фонарями шатре стало еще более плотным и горячим. Стоявший у входа Тор спросил:

– Мне пойти и…

– Нет, – перебил