– Вижу невесту – по-моему, очень грустную, – начал я описывать рисунок. – На чалой лошади с усеченными ноздрями, в сопровождении спутниц и явно чужих ей стражников она едет к жениху. Стражники – туркмены Ак-Коюнлу из Междуречья: об этом говорят их суровые лица, грозные черные бороды, насупленные брови, длинные усы, мощные торсы, плащи из простой тонкой ткани, обувь на тонкой подошве, шапки из медвежьего меха, топоры и мечи. Судя по тому, что шествие происходит ночью при свете факелов и свеч, а невесту сопровождают недиме, ей предстоит далекий путь. Возможно, эта красавица – китайская принцесса.

– Или же художник, желая подчеркнуть безупречность ее красоты, побелил ей лицо, как это принято у китайцев, а глаза сделал раскосыми, – сказал мастер Осман, – вот мы и думаем теперь, что перед нами китаянка.

– Из какой бы страны она ни была, мне жалко эту печальную невесту, которая ночью едет по степи в окружении суровых, чужих ей стражников, едет к жениху, которого она ни разу не видела, – произнес я и сразу же спросил: – Как нам понять по усеченным ноздрям ее коня, кто из художников – убийца?

– Расскажи, что изображено на других страницах муракка.

К нам присоединился карлик (когда я бежал к мастеру Осману со своей находкой, он сидел на горшке), и теперь мы рассматривали рисунки втроем.

Мы увидели китайских красавиц, нарисованных в той же манере, что и печальная невеста, – они сидели в саду и играли на необычной формы удах. Увидели китайские дома, печальные караваны, идущие в дальний путь, одинокие степные деревья и прекрасные, как старинные воспоминания, степные пейзажи. Увидели изогнутые деревья в китайском стиле, ветви которых были покрыты яркими весенними цветами; среди цветов сидели и пели веселые песни счастливые соловьи. Увидели принцев, отдыхающих в шатре, изображенном в хорасанском стиле, и ведущих беседу о поэзии, вине и любви; увидели дивные сады и красивых знатных юношей верхом на великолепных скакунах – они отправляются на охоту, и на руке у каждого сидит сокол. Затем у нас появилось такое чувство, будто по страницам скользнула тень шайтана. Вот сын шаха убивает огромным копьем дракона – не с насмешкой ли изобразил юношу художник? Рисуя крестьян, пришедших к шейху в надежде, что тот исцелит их от болезней, не получал ли он удовольствие от того, что изображает их такими нищими? Что ему больше нравилось – рисовать печальные глаза сношающихся собак или раскрашивать в красный цвет рты красавиц, которые, посмеиваясь, на этих собак смотрят? Вскоре мы увидели и шайтанов. Эти странные твари были похожи на джиннов и дэвов, какими их обычно изображают на иллюстрациях к «Шахнаме», однако насмешливый дар художника сделал их еще более злобными и опасными – и более похожими на людей. Увидев страшных скрюченных шайтанов ростом с человека, с ветвистыми рогами, густыми бровями и кошачьими хвостами, мы улыбнулись. Я листал страницы, а голые, круглолицые, глазастые, зубастые и когтистые шайтаны с темной, как у стариков, кожей дрались друг с другом, крали огромного коня, чтобы принести его в жертву своему божеству, скакали и прыгали, рубили деревья, захватывали в плен красивого султана вместе с его паланкином, ловили драконов, грабили сокровищницы. К муракка приложили руку несколько художников, но я обнаружил, что тем же самым черным пером, что и шайтаны, были нарисованы бритоголовые дервиши-календери в лохмотьях и железных цепях, с посохами в руках. Услышав об этом, мастер Осман попросил меня подробно описать сходные черты в изображении шайтанов и дервишей.

Потом он наконец заговорил сам:

– Усекать ноздри лошадям, чтобы легче дышали и дольше бежали, – многовековой монгольский обычай. На таких лошадях скакали воины хана Хулагу, завоевавшего все страны арабов, персов и китайцев. Когда его войска, войдя в Багдад, учинили резню, разграбили город и побросали в Тигр все книги, знаменитый каллиграф, а впоследствии художник Ибн Шакир бежал от верной смерти – но не на юг, как все, а на север, откуда, как известно, пришла монгольская армия. В те времена книги не иллюстрировали, потому что Коран запрещает рисовать людей и животных, а художников никто ни во что не ставил. Я слышал, что, совершая долгий путь в самое сердце монгольских владений, наш великий учитель Ибн Шакир (именно ему мы обязаны главными тайнами нашего ремесла: тем, что рисуем мир, будто видим его с минарета, всегда проводим линию горизонта, хотя порой она не видна, и всё, от облаков до букашек, изображаем на китайский манер – живым и раскрашенным в добрые цвета) обратил внимание на усеченные ноздри монгольских лошадей. Однако когда через год странствий он добрался до Самарканда и начал делать книжные миниатюры, ни у одной из нарисованных им лошадей подобных ноздрей не было. По крайней мере, я никогда не слышал и своими глазами не видел ничего подобного. В представлении Ибн Шакира совершенные лошади, лошади мечты, были не могучими конями победоносной монгольской армии, которых он видел в зрелости, а изящными арабскими скакунами его счастливой юности. Поэтому, увидев странные ноздри коня, нарисованного для книги Эниште, я не вспомнил ни о монголах, ни о Хорасане и Самарканде, где прижился этот монгольский обычай.

Мастер Осман говорил, глядя то в книгу, то на меня, но видел он, похоже, только то, что рисовало ему воображение.

– Помимо китайского рисунка и обычая усекать ноздри коням вместе с монголами в страну персов, а оттуда и к нам попали шайтаны, что нарисованы в этой книге. Вы, конечно, слышали, что они – посланцы темных сил подземного мира, что они отнимают у нас, людей, жизнь и все, что нам дорого, чтобы утащить под землю, в царство тьмы и смерти. В этом подземном мире все обладает душой: облака, деревья, вещи, собаки, книги; и души их умеют разговаривать.

– Да, – вступил в разговор старый карлик, – Аллах свидетель, порой, когда меня запирают здесь на ночь, не только души часов, китайских тарелок и хрустальных чаш, которые и так все время позвякивают, но и души ружей, мечей, щитов и окровавленных шлемов приходят в беспокойство и от их голосов поднимается такой шум, что кажется, будто погруженная во мрак сокровищница превратилась в поле ожесточенного боя.

– Это поверье принесли из Хорасана в страну персов, а потом и к нам в Стамбул те самые дервиши-календери, которых вы видели на рисунке. Когда войска султана Селима Грозного, разбив при Чалдыране воинство шаха Исмаила, грабили Тебриз и дворец Хешт-Бихишт, Бедиуззаман Мирза из рода Тимура предал шаха и перешел на сторону османов – а в его свите были и дервиши. Снежной зимой, возвращаясь из Тебриза в Стамбул, блаженной памяти султан Селим вез с собой не только двух красивых жен побежденного шаха, белокожих и с миндалевидными глазами, но и огромное количество книг, хранившихся дотоле в библиотеке дворца Хешт-Бихишт. Среди них были и те книги, что остались от предыдущих хозяев Тебриза: монголов, ильханов, Джалаиридов[117]и повелителей Кара-Коюнлу, и те, что шах Исмаил захватил у побежденных им узбеков, персов, туркменов и Тимуридов. Я собираюсь смотреть на эти книги, пока султан и главный казначей не прикажут вывести меня отсюда.