горы — разве не на этом он специализировался всю свою жизнь с самых ранних лет?

В интернет-кафе его тоже стали узнавать. Мужчина в шляпе, который ждет писем от дочери. Ему сочувствовали, как сочувствуют героям в кино, но помочь ничем не могли. И даже в сандалиях ноги у него ужасно болели.

Каждое утро он продлевал свое пребывание в отеле еще на один день. А куда ему было ехать? Вернуться в Нидерланды? Это было исключено. Ему дважды звонила супруга, помимо того что присылала милые, но настойчивые сообщения. Тревога явно слышалась в ее голосе.

— Я рассказала Иби, — сказала она. — Я подумала, какой смысл от нее скрывать.

Хофмейстер только ответил:

— В этом не было совершенно никакой надобности. Через пару дней она вернется. Не нужно волновать людей понапрасну.

Как-то под вечер — он опять несколько часов бродил по городу с фотографией во внутреннем кармане и портфелем под мышкой — он взбирался на холм в направлении отеля «Хайницбург». Уже начинались сумерки.

У Хофмейстера пересохло во рту. Впервые ему показалось, что он стал различать боль и отчаяние. Отчаяние было тусклым и парализующим, оно оглушало. Отчаяние не было чувством, оно было противоположностью, осознанием того, что ты перестал чувствовать, что чувства ускользают от тебя, оставляя тебя в одиночестве.

На тихой улице, недалеко от конторы по прокату машин он заметил, что за ним кто-то идет. Он еще сильнее прижал к себе портфель. Хотя страх первых дней уже почти исчез, он все равно был готов ко всему. Это же Африка.

Он ускорил шаг.

— Вы хотите компанию, сэр? — сказал кто-то у него за спиной по-английски.

Не останавливаясь, он обернулся и увидел девочку лет девяти-десяти в развевающемся платьице.

Он ускорил шаг. В голове эхом отозвалось: «Вы хотите компанию, сэр?» Разве это был вопрос или скорее подтверждение его состояния? Почему до сих пор никто ему этого не предложил? Хотя ведь все так ясно, разве это так трудно. «Вы хотите компанию, сэр?» Четыре слова, всего-то. Четыре простых слова.

На улице никого не было. Даже охранник, который обычно топтался у проката машин, куда-то ушел. Наверное, в туалет. Охранникам тоже надо иногда справить нужду.

Девочка шла рядом с ним, точнее, она бежала рядом с ним. Он свернул на улицу, куда ему было совсем не надо. Эта дорога не вела к отелю. Тут он никогда не ходил. Ему нужно было вернуться. Он растер ноги до волдырей, и глаза щипало, как будто в них попал песок.

— Вы хотите компанию, сэр? — спросила она еще раз.

— Нет, нет! — прошипел он, не замедляя шаг. — Уходи! Иди отсюда!

На перекрестке у светофора он остановился. Достал носовой платок и вытер лицо. Она все еще была здесь. Сначала у него за спиной, теперь рядом с ним.

Когда он снова убрал платок в карман, ребенок схватил его за левую руку.

Она не отпускала его. Она крепко держала его за руку.

Включился зеленый. Он помедлил, чувствуя ее руку. Она должна была его отпустить, но она этого не сделала. Она крепко его держала. Он перешел дорогу. С девочкой.

Они молча пошли в сторону отеля «Хайницбург». Мужчина и ребенок. Белый и чернокожая. Человек в шляпе и человечек без шляпы.

На следующем перекрестке он посмотрел на нее. Быстро и немного стыдясь, как смотрят на запретный плод.

Только сейчас он увидел, что она босая.

Он посмотрел на ее ноги и подумал: на улице столько грязи, тут же может быть стекло, мусор, объедки. И тихонько сжал ее руку.

Она не пожала его руку в ответ. Она просто крепко его держала.

Когда он попросил на ресепшене ключ от номера, она все еще держала его за руку.

Люди смотрели на него и ребенка, но никто ничего не сказал. Как и всем остальным гостям, ему просто отдали ключ и, как у всех остальных гостей, у него спросили: «Вы сегодня будете ужинать в нашем ресторане?»

Хофмейстер кивнул.

В номере он усадил ребенка на стул, а сам сел на кровать. Рука у него была мокрая от пота.

Он снял шляпу и вытер лицо носовым платком.

Девочка смотрела на него не отрываясь, следила за каждым его движением. Она была напряжена, но не нервничала.

Хофмейстер схватился за голову, он понятия не имел, во что ввязался. Он приехал сюда, чтобы найти Тирзу. А теперь у него в гостиничном номере сидел ребенок, черный ребенок в потрепанном платьице и с босыми ногами.

Он открыл мини-бар.

— Воды? — спросил он.

Ребенок кивнул. Он налил в стакан воды и протянул ей. Она стала жадно пить.

Он снова сел на кровать и стал смотреть на нее. Потом снял сандалии. На правой ноге были две кровавые мозоли. Он поискал в косметичке пластыри.

Пластыри были последние.

Он заклеил свои раны и спросил:

— Как тебя зовут?

— Каиса.

— Ка-иса?

Она кивнула.

— Я Йорген, — сказал он. — Йорген Хофмейстер.

Он говорил с ней по-английски, медленно и четко, как будто снова оказался на международной книжной ярмарке и ему надо было рассказать о книгах, которые, честно говоря, не сильно его интересовали. Они ему не нравились, да и кто может тягаться с Толстым?

Они сидели напротив друг друга. Он на кровати, она на стуле.

Он почувствовал надвигающуюся издалека головную боль, как будто он заболевал. Грипп.

Минут через пятнадцать она снова задала ему тот же вопрос, что уже задавала раньше.

— Вы хотите компанию, сэр?

Он покачал головой, открыл портфель и вспомнил, что до сих пор так и не купил точилку. Он что-то искал в портфеле, но что именно?

Ее стакан был пуст.

— Хочешь воды, Каиса? Еще воды?

Она кивнула.

Он открыл мини-бар и протянул ей бутылку.

В этот раз она пила уже не так жадно. Он стал анализировать ситуацию, насколько это было возможно, насколько его жизнь еще позволяла ему анализировать, наблюдать, изучать, делать выводы.

У него в номере был ребенок. Этот ребенок не делал никаких попыток уйти. Он должен был накормить девочку, с этого надо было начать.

— Хочешь есть? — спросил он.

Она кивнула.

Он посмотрел на часы, до ужина оставался еще час.

— Еще один час, — сказал он. — Через час мы пойдем есть. — Он подумал, знает ли она вообще, что такое «один час».

Они опять молча сидели друг напротив друга. Она рассматривала его, но не нагло. Ребенок смотрел на него, как смотрят телевизор, как будто перед ней был кукловод, который вот-вот мог начать представление.