— Я знаю, — перебил его солдат и неловко замолчал.

Тут Готфрид решил узнать всё.

— Скажи, куда они делись? Может быть, викарий переправил их куда-то, спрятал?

Однако Кляйн замотал головой и отвёл взгляд. Готфрид ждал. Наконец, когда молчание стало нестерпимым, солдат ответил:

— Это ваши с Дитрихом дела, я в них не ввязываюсь… я бы никогда так… ну ладно, извините, я лучше пойду…

Готфрид попытался его остановить, но он встал и ушёл.

Не хотелось верить, что Эрика променяла его на Дитриха. Да ведь Кляйн не сказал напрямую, что Дитрих с Эрикой были любовниками. Но кто бы мог наверняка это подтвердить?

В задумчивости, Готфрид заглянул в кружку, словно там мог быть ответ. Но там ответа никогда не было, и вряд ли когда-нибудь появился бы. Но ответ уже был в голове. Настолько простой, что Готфрид обругал себя за легкомыслие. Он залпом допил пиво и быстрым шагом вышел из пивной.

Нужно возвращаться в Бамберг, думала Хэлена. Больше ей было некуда идти. Да и в Бамберге её ждала только опасность. Старая жизнь безвозвратно рушилась, но у Хэлены оставалось одно незаконченное дело. Поэтому она и отправилась в родной город без гроша в кармане.

Она вышла из Арнштадта пешком. Сначала думала встретить на дороге попутчика, какого-нибудь торговца, чтобы ехать вместе с ним, но потом отказалась от этой идеи. Она боялась, что, идя трактом, может попасться на глаза своим бывшим собратьям или воинам бамбергской инквизиции.

Осенью на дорогах и без того было неспокойно, а теперь ещё отряды ландскнехтов Католической Лиги шли на север, к устью Одера. Все они были одеты и вооружены по-разному, но общее сходство всё же было: длинные алебарды, неполные латы, широкие шляпы с перьями, одежда в стиле «буфы и разрезы». Одетые ярко до безвкусицы, воины каждого отряда носили на руках, шляпах и поясах яркие ленты своего цвета. За эти-то ленты, от немецкого «das Band», шведы называли ландскнехтов «бандами». А так как частенько в дороге солдаты напивались и грабили встречных крестьян и торговцев, в это неодобрительное название вылились всё презрение и ненависть мирных жителей.

Поэтому Хэлена шла в стороне от трактов.

Начало холодать, и она спасалась от мороза только быстрым шагом. Спрашивая дорогу у встречных паломников и одиноких путников, она вышла к какой-то деревеньке.

В деревеньке был постоялый двор, где Хэлена и решила поужинать и переночевать. Наступил вечер, скупое осеннее солнце скрылось за горизонт, и холодная ночь обступила постоялый двор со всех сторон. Люди в трапезном зале спокойно ужинали или тихо переговаривались. Здесь было множество торговцев, которые сворачивали с тракта, чтобы переждать ночь. За изгородью двора стояло множество телег и возов с товаром, а из конюшен то и дело доносилось громкое ржание.

Последней сотни крейцеров хватило лишь на холодную овощную похлёбку и немножко хлеба. Нужно было что-то придумывать дальше. Например, попробовать магию. Но магии, которая делает еду из воздуха, она не знала. Ночевать она решила прямо в трапезном зале, как делали многие, у кого не хватало денег на комнату или домик.

Чтобы как-то скоротать время и отвлечься от вкуса поганенькой похлёбки, она достала книжицу Эбенхольца и погрузилась в чтение красивого, ровного почерка:

«В Геборне я встретил своего старого друга, Фридриха Фёрнера. Мы отужинали, и я рассказал ему о своей книге. Он очень заинтересовался и пригласил меня в Бамберг, обещая показать работу инквизиции и поделиться кое-какими своими секретами. Думаю, благодаря ему, я смогу наконец собрать достаточно материала чтобы приступить к окончательному написанию книги.

1 Мая 1630

Утром приехали в Бамберг. Всю ночь тряслись в карете, так что я не мог заснуть. Однако Фридрих выглядит бодрым, даже хочет заняться обычными своими делами. Мне он выделил комнату в своём доме, где у меня будет возможность выспаться. Весь день проспал. Вечером пришёл Фридрих и сказал, что по приказу епископа солдаты сорвали проведение колдовского шабаша. Арестовано несколько человек, поэтому у меня будет возможность понаблюдать за дознаниями лично. Ещё он выражал опасения по поводу войны, но мне они показались несущественными. Я считаю, что шведы вряд ли доберутся до Бамберга, иначе что делает армия?».

— Здравствуйте, прекрасная фройляйн!

Хэлена подняла глаза и увидела, что напротив неё уселся толстый мужчина. Он был уже не молод, в волосах появилась первая седина. Несмотря на то, что от него за милю несло скверной брагой, которую, верно, подавали здесь, он был богато одет, а на пальцах блестели золотые перстни.

— Разрешите представиться, — начал он. — Отто Фишер.

— Хэлена, — представилась она.

Толстяк сразу не понравился ей. А уж его лизоблюдские повадки, масляные улыбочки и бегающие глазки совсем было навели Хэлену на мысль, что нужно поскорее уходить.

Однако она не ушла, потому что как ни противен был торговец, он предложил ей то, чего ей так не хватало весь день.

— Разрешите, я вас угощу? — и, не дожидаясь её ответа, толстяк заказал множество блюд, по-крестьянски простых и сытных. А к ним лучшего вина.

Хэлена не могла устоять. После целого дня голода, она набросилась на еду с аппетитом хищного зверя.

Он говорил что-то о том, что из-за войны всё дорожает, а деньги, наоборот, дешевеют. Что пьяные солдаты на дорогах хуже разбойников, что податей с каждым годом становится всё больше…

Запивая обильные яства вином, она быстро захмелела и начала рассказывать толстому торговцу, имя которого даже не запомнила, о своей тяжёлой жизни. Она рассказывала, что идёт в Бамберг одна, пешком, что ей холодно, что её родителей арестовала инквизиция…

Толстяк слушал и кивал головой, а потом вдруг попросил извинения и ушёл. Хэлена сначала обрадовалась, что больше не будет видеть эту рожу, однако вскоре он вернулся, неся в руках замечательный пуховый платок.

— Я, конечно, не могу освободить твоих родителей, но хоть спасу от холода, — сказал он. — Вот, настоящая турецкая шаль.

И он протянул платок Хэлене. Она, конечно, посопротивлялась для вида, но всё же приняла подарок. Шаль была легка, как облако, и грела не хуже любимой кошки.

Она рассказывала торговцу ещё о чём-то, что-то сочиняла, врала, жаловалась. А потом он пригласил её к себе. И Хэлена согласилась. Рассказывая по пути о своей нелёгкой судьбе, она последовала за ним в снятое жилище. Там он набросился на неё, как разбуженный зимой медведь-шатун, повалил на хлипкую постель. Хэлена не сопротивлялась.

Когда он наваливался на неё своей тушей, размазывал губами слюни по её лицу, она лежала спокойно, уставившись в потолок и терпела. Потом он отвалился, как напившаяся крови пиявка, и захрапел. Хэлена лежала ещё какое-то время, пока хмель не начал выветриваться из её головы. И когда опьянение спадало, его место заполняло отвращение. Оно жгло изнутри, вставало комком в горле.