Победный ход войны не мог изменить начавшийся в августе поход на Кавказ крымского хана Каплан-Гирея. 30-тысячное татарское войско двинулось через Кабарду и Чечню в Дагестан. Левашов хотя и отправил к хану майора Бунина с «предостережением» против недружественного акта, но на этот раз в бой не вступал. Крымцы тоже не спешили — только 6 октября они перешли Сунжу и в середине ноября достигли Тарков. Хан созывал к себе горских владельцев и объявлял, что русские уступили ему Дагестан. Но «лазутчики» докладывали Левашову, что Каплан-Гирей намерен выжидать и зимовать под Дербентом. В военном отношении Крымский поход оказался безрезультатным, но он стал поводом для начала большой русско-турецкой войны. Осенью корпус генерал-лейтенанта М.И. Леонтьева двинулся на Крым. Эта экспедиция также была неудачной и вызвала большие потери, но хан вынужден был увести орду назад.

Русские войска покинули Дагестан еще раньше. 25 сентября Левашов оставил бывшую крепость Святого Креста, где «все строения огнем выжег»; был «разорен» и Аграханский ретраншемент, а его гарнизон и работные люди вывезены на судах в Астрахань. Дальнейшие донесения командующий отправлял из полевого лагеря, на месте которого основал новую пограничную крепость и будущий город Кизляр. 19 октября он вышел с войсками в Астрахань, оставив в Кизляре Тенгинский полк под началом полковника Красногородцева и 200 драгун, снабдив их провиантом и фуражом. На месте и в казачьих городках были оставлены сотни пушек, 30 тысяч гранат, 200 бочек пороха, свинец, ядра, картечь; часть вооружений (24 пушки, три мортиры, 1258 бомб, 90 пудов пороха) достались иранцам.28 октября последний поход командира Низового корпуса завершился в Астрахани.

Пора прощаться и с главными героями персидской эпопеи. Старый фельдмаршал Василий Владимирович Долгоруков в царствование Анны Иоанновны возглавил Военную коллегию, несмотря на опалу своего клана. Очередь фельдмаршала настала в конце 1731 года, когда он по случаю новой присяги «дерзнул не токмо наши государству полезные учреждения непристойным образом толковать, но и собственную нашу императорскую персону поносительными словами оскорблять». За не названные вслух «жестокие государственные преступления» князь был приговорен к смертной казни, замененной заключением в Шлиссельбургской крепости, а затем в Ивангороде. Из заточения он вышел уже после смерти Анны, вернул ордена и вотчины и закончил карьеру президентом Военной коллегии.

Генерал-аншеф Василий Яковлевич Левашов напрасно надеялся «пресветлое вашего императорского величества лице видеть» и отдохнуть по причине «бедного моего здоровья». Старого боевого генерала немедленно отправили на новую войну, под Азов. В мае 1740 года он вновь — и опять безуспешно — просил у Остермана «за долговременную мою службу и за старость и за слабое здоровье» увольнения в отставку. При вступлении на престол Елизаветы Левашов был пожалован орденом Андрея Первозванного и стал следователем по делу своих бывших начальников Миниха и Остермана. Но при дворе он не задержался, успел еще раз повоевать со шведами в 1742-1743 годах и вместо заслуженной отставки получил посты московского главнокомандующего и первого члена Сенатской конторы в Москве. «Всю же службу более 50 лет беспорочно продолжал, наконец от утеснения старостью слаб весьма был и от молодых генералов, которые от Бога такого таланта не сподобились, а зависти ради, презираем был. Жизнь имел от молодых лет воздержную и весьма всегда трезв был, и в сущей старости достиг последних дней и с тихостию умре», — отметил его кончину современник. 84-летний петровский воин покинул сей мир в Пасхальное воскресенье 7 апреля 1751 года и был похоронен в церкви Воздвижения честного креста на Арбате.

Надир же после триумфа в Индии и Средней Азии вознамерился сделать то, на что не претендовали ни султан, ни прежние шахи, ни российские генералы: реально покорить горцев Дагестана. Сменивший Аврамова на посту российского резидента в Иране Иван Калушкин передавал из ставки Надира, что грозный завоеватель движется к российским границам и то провозглашает, что собирается дойти до Царицына, то заявляет, что «ис такого завоевания пользы не будет, понеже во всей России более казны расходится, нежели сбирается». Подобные притязания заставили Кабинет и Военную коллегию готовить к обороне Астрахань и Кизлярскую крепость, к октябрю 1741 года на южных границах «в персидской экспедиции» находился 10-тысячный корпус; но принять под покровительство просивших об этом горских владетелей Дагестана Петербург так и не решился.

Поход в Аварию осенью 1741 года завершился небывалым поражением: шах потерял половину своей армии. Российский резидент был свидетелем того, как в октябре под Дербентом Надир плакал от злости и «в шатре не умолкая кричал», что «счастье от него начинает отступать». И впрямь, шах еще несколько лез безуспешно пытался покорить Ширван и Дагестан, в 1743-1746 годах опять воевал с Турцией, но былых успехов повторить не смог. По подозрению в покушении на свою жизнь он ослепил наследника, а раскаявшись, стал казнить своих сподвижников, которые не удержали его от рокового решения. Непрерывные походы вызвали резкий рост податей, взыскивавшихся с беспримерной жестокостью; в разных областях страны вспыхивали восстания, за которые население целых городов подвергалось сплошным казням. В конце концов подозрительность и зверства Надира вызвали заговор, и летом 1747 года, как писал в докладе 1762 года глава русской дипломатии граф М.И. Воронцов, шах «за его тиранство был умерщвлен». В том же документе было указано, что с тех пор у России «дел с Персией никаких нет» из-за войн, «которым еще не видно конца». В огне усобиц сгинула династия Афшаров, хотя волею судьбы один из ее представителей оказался в России. В 1762 году из Оренбурга был прислан в столицу вышедший «ис киргис кайсацкого полону» и принявший крещение Василий Ильин, который оказался «персианином отродия афшарского» и племянником Надира Мухаммедом Сафи Мамет Алиевым. Неожиданному гостю выдали паспорт и по его просьбе отправили на родину.

Аван-юзбаши остался в России и у мер в 1734 году в Астрахани. Здесь же через несколько лет скончался отчаявшийся вернуться в Грузию царь Вахтанг. Армянский и грузинский эскадроны вошли в состав Кизлярского гарнизона и просуществовали до 1764 года, когда в результате гарнизонной реформы императорской армии они были расформированы по указу Сената от 5 августа 1736 года «О принятии бывших в российской службе, во время Персидской войны, армян и грузин снова в службу и о поселении у Кизляра, и о даче им жалованья и единовременно подъемных денег для обзаведения».

Гуляка-шах Тахмасп был ослеплен и умер в заточении вместе со своим несчастным сыном. Самым удачливым в этой истории оказался полюбившийся Петру I посол Измаил-бек, который благополучно жил в Астрахани в звании посла на немалое жалованье в 3779 рублей в год. На родину он так и не вернулся и в 1742 году просил губернатора В.Н. Татищева «принять на руки» его сына Фет Али-бека для обучения «европейским наукам» и «вступления в подданство ее императорского величества». «Словесно ж оной посол, — доложил Татищев, — просит, дабы оного его сына высочайшей вашего императорского величества милости произведен был обер-офицером».

Завершение затянувшегося похода и вывод русских войск с Кавказа вызывают различные оценки. Одни историки считают договор 1735 года «актом жестокой несправедливости в отношении народов, населявших эти территории». Другие находят его неоправданной уступкой с точки зрения задержки вхождения этого края в состав России или по причине его последующего «экономического и культурного регресса» в рамках иранской «феодальной деспотии». Третьи винят «немецкую партию» или «онемеченных» правителей России в отказе от петровской политики «покровительства народам Кавказа», в отсутствии «интереса к прикаспийским провинциям» и в действиях «вопреки стратегическим интересам России», вплоть до утверждения, что по чьей-то злой воле российские «войска, почти брошенные на произвол судьбы, терпели страшные лишения».