Начались аресты вельмож и собутыльников шаха, на места которых Надир назначал собственных «командиров». Уцелевшие были готовы служить победителю; вскоре, как указывал Аврамов, «шаховой партии никово не осталось». Новый владыка не терял времени и демонстрировал решительный стиль управления. У английских и голландских купцов он потребовал денег за право сохранить их привилегии. Неудачливый Тахмасп был выслан в одну из хорасанских крепостей. 26 августа Надир женился на сестре бывшего шаха Султан-Хусейна, а 28-го провозгласил воцарение нового шаха- сына Тахмаспа, младенца Аббаса III (1732-1736). 7 сентября векиль милостиво принял российского представителя, недипломатических выражений на аудиенции не допускал, но характер все же продемонстрировал: на любезное предложение помощи гордо отказался, заявив, что сил у него достаточно; при этом его министры на последующей конференции весьма этим вопросом интересовались. Аврамов высказался в том смысле, что возможна посылка военных инструкторов «под видом грузинцов и армян в персицком платье».

В конце 1732 года персидская армия выступила против турок. Заняв Хамадан и Керманшах, Надир разбил войска губернатора Ахмед-паши, перешел Тигр и блокировал Багдад. Подоспевшие две турецкие армии сераскира Топал Османа в упорном сражении на берегу реки в июле 1733-го отбросили противника — Надир потерял 30 тысяч воинов и сам был сшиблен с коня и; во время бегства множество его солдат утонуло в Тигре. Надир отступил в Хамадан и в течение нескольких месяцев собрал и вооружил новое войско. Восстановив силы, он опять двинулся на врага. 9 ноября 1733 года в сражении по Киркуком турки были разгромлены и бежали; Топал Осман пал в бою, и его отрезанная голова доставлена победителю. В декабре губернатор Ахмед-паша подписал мир на условиях возвращения всех иранских территорий, захваченных турками в течение последних десяти лет. Однако Порта отказалась утвердить договор, и в следующем году военные действия возобновились.

Казалось, усилия российской дипломатии достигли желаемого: Иран и Турция вели тяжелую войну, но безопасность российских владений была обеспечена заключенными с каждой из воюющих держав договорами. Однако покидавший Кавказ Василий Яковлевич Левашов в записке своему преемнику на посту «главного командира» оценивал перспективы российского присутствия в этом регионе без энтузиазма. Ни иранцы, ни турки, ни местные жители его доверия не вызывали: «Каковы бы звания и чести хто не был, никому мухаметанского народу людем верить не надлежит». Кажется, петровский генерал и администратор почувствовал, что его победоносное оружие бессильно: даже принеся присягу, эти народы подданными империи являться на деле не собираются, да и не могут по причине наличия прочных собственных государственных и социокультурных традиций, что резко отличало их от более привычных «безгосударных» инородцев Поволжья и Сибири.

Еще более опасными казались вольные «горские народы»: Левашов был уверен, что все они «в верности сомнительны и никогда на них обнадеживатца не возможно»; при первом удобном случае они соединятся с турками «по однозаконству» и «против России неприятельски выступать не замедлят». Даже оседлых христиан, прежде всего армян, генерал не считал надежной опорой, так как сами они «обычаи и нравы и состояние азиацкое имеют, ни в чем умерения не знают и весма легкомысленны», и в итоге их поселение в крае находил «бесполезным», поскольку приходилось выдавать прибывшим «корм» и жалованье; передавать же им во владение мусульманские деревни Левашов признавал опасным. Наиболее реальным способом управления при ограниченных возможностях администрации он полагал использование противоречий между местными владельцами — кайтагским уцмием Ахмед-ханом, кубинским ханом, сыновьями шамхала, что «весьма полезно ее императорского величества интересам».

Последующие события как будто подтвердили опасения командующего. Спокойствия и стабильности в прикаспийских провинциях не прибавилось — скорее наоборот: Дагестан стал театром масштабных военных действий, когда летом 1733 года в его пределы вошла крымская орда Фетхи Гирея-султана, о чем шла речь в предыдущей главе. Новый командир, принц Гессен-Гомбургский, не проявил решительности и после тяжелого, хотя и победного боя укрылся в крепости Святого Креста, беспрестанно просил подкреплений и обвинял предшественника в «худом состоянии» войск. Татары же двинулись вглубь страны; на их сторону перешли уцмий и табасаранский майсум, все сухопутные коммуникации были прерваны. Начальник двухтысячного Дербентского гарнизона генерал-майор А.Б. Бутурлин успешно отражал натиск, но с городских стен наблюдал, как горели «хлеб и сады» в округе. В итоге татары ушли «турецкой границей» к Шемахе; карательная экспедиция генерала Еропкина разорила «столицу» владений уцмия и еще 13 деревень, и «изменники» вновь вступили в «покаяние и покорение» — столь же легко, как из него вышли.

Спешно возвращенный на прежнее место Левашов (он прибыл в крепость Святого Креста уже 14 октября 1733 года) относительно быстро восстановил спокойствие: «В прибытии моем в Дербент, — сообщил генерал в одном из донесений, — куралинцы, которые пребывали в бунте, в подданство России пришли и присягою обязались, уцмий о приеме его в подданство присылать начал»; даже в отношении давнего противника, казикумухского правителя, генерал отметил, что «от него, Сурхая, явных ссор не является».

От генералитета Левашов потребовал мнений о дальнейших действиях. Самым воинственным оказался готовившийся отбыть в Петербург Людвиг Гессен-Гомбургский: он предложил вернуть царя Вахтанга в Грузию, сделать шамхальского сына Казбулата шамхалом и дать ему «деревень», чтобы он с российской помощью, отрядами «храбрых армянских хрестиан», курдами и калмыками двинулся на Шемаху. Более знакомые с местными условиями генерал-майоры Михаил Леонтьев, Андреян де Брильи, Дмитрий Еропкин, Иван Бибиков и Александр Бутурлин, возлагая решение о походе в Грузию и на Шемаху «на соизволение ее императорского величества», сочли, что шамхальский сын и другие владельцы «в верности сомнительны», их подданные в поход по воле русских генералов могут и не пойти, народ, живуший по пути, «непостоянной», а армянские повстанцы к полевой войне с турками без регулярных войск непригодны.

Командующий подвел не слишком оптимистичный итог. Местные владельцы «верности не показали», и объединять их не стоит: «собрание азиацких войск» без регулярных частей пользы не принесет, да еще и «готовых неприятелей» получим, ибо они «всегда сильной стороны смотрят и по неблагодарствию ни на какие обдолжении не взирают; даже на верных слуг, как Али Гули-хана и «муганцев», полагаться сейчас нельзя. Шемаху взять можно, но удержание ее потребует «великих иждивений». Поход в Грузию нереален по причине отсутствия «магазинов» и неминуемой войны с турками. Армянские командиры ссорятся между собой, вернувшиеся домой из Баку Аврам-юзбаши и Челаган «побиты своими»; даже Петр Великий «в неудобоностные и, можно сказать, всячески невозможные дела армянские и в труды вдаватца не изволил». Безопаснее будет лишь сохранять в оставшихся российских владениях статус-кво проверенным способом: «в Дагистанах сильных в силу не допущать».

Командующий тем не менее не сидел сложа руки. Он собирал налоги, заложил в апреле 1734 года Буйнакский ретраншемент «в самом крепком месте» на реке Карасу Тегинек, принял в подданство Ахмед-хана Дженгутайского и взял в аманаты его внука. Новый подданный сразу стал просить о жалованье, и Левашов счел нужным его заплатить, пояснив: хан, конечно, служить не будет, но хотя бы, «чаятельно, противности не чинил». Казбулат не получил шамхальский «чин», но генерал успешно «склонил» его напасть на уцмия и отогнать несколько тысяч баранов «усмеева ведомства», а потом подарил морское судно «для купечества». Императрице он подыскал «самых добрых парчей» (16 штук на 1416 рублей) и добывал для двора «самые хорошие» персидские ковры. Под началом генерала оставался боеспособный корпус из 19,5 тысячи человек регулярных и нерегулярных войск; его шпионы отправлялись в Крым, на Кубань, в Азов, в Гянджу, в Шираз, в Мазандеран; они докладывали о находящемся «в великой бедности» и совершавшем прогулки под конвоем свергнутом шахе, а из лагеря Надира доставляли сведения о ходе войны в Ираке. Даже сам Надир просил направить его шпионов к туркам по каналам Левашова. Но в апреле 1734 года он прислал письмо, где сообщил о заключенном с турками мире и вновь потребовал возвращения провинций. Командующий отправил правителю Ирана учтивый ответ с приглашением вступить в переговоры через уполномоченных особ, а земли обещал вернуть, «когда в Персии безопасность будет».