произнес Комраков, — супротив нее никто не устоит. Это только артподготовка, посмотришь, что еще будет, когда в атаку перейдет.

В атаку Дарья Семеновна пошла уже в отделении милиции порта, где вместе с карантинной службой сопротивлялись недолго и, поставив подпись под документом, что супруги несут полную ответственность и будут посажены в карантин в случае… жены оказались в наших объятиях. Стоит ли говорить, что без слез радости не обошлось. Всем им очень хотелось увидеть "радиста-садиста", того с трудом отыскали в румпельном. Его жалкий вид смягчил гнев, и он получил индульгенцию из рук Дарьи Семеновны в виде подарков жены — сигарет и ликера "Вана Таллин". Особенно этому радовался повар, который оказался предусмотрительнее всех, он не только приготовил праздничный обед, но и испек огромный торт и пирожные. Пришлось выставить на стол спиртное, тем более что у жены старпома оказался день рождения.

Результаты анализов пришли на другой день. Выгрузку начали под присмотром все той же милиции и многочисленных тальманов порта, но не в вагоны, как собирались, а на склады. Грузчики проявляли удивительную аккуратность, причина которой стала известна после того, как заведующая складом призналась, что им зачитали постановление Совмина и взяли подписку об ответственности. В телефонном разговоре с диспетчером пароходства я исчерпывающе обрисовал картину. Тот сообщил, что нам предстоит сделать еще два рейса в Роттердам, и просил поторопиться. Возвращаясь после разговора с пароходством, я у борта столкнулся вплотную с капитаном порта, с ним у меня были очень неплохие отношения.

— Послушай, капитан, хочу тебя предупредить, с этой мукой назревает большой скандал. У вас очень много россыпи в трюмах. Завскладом боится большой недостачи. Россыпь, даже если и соберут в мешки, она как груз принять не сможет, сертификат качества на нее не распространяется.

— Не волнуйтесь, — сказал я. — Спасибо за предупреждение, но число мешков должно сойтись, я потребовал три процента на повреждения, как указано в коносаменте. Думаю, что у нее еще останется запас на погрузку в вагоны.

Старик обрадовался, но при расставании произнес загадочно: — Раз так — смотри, но в данном конкретном случае запас не есть "вэри гуд".

Я не придал значения его словам, но, оказалось, напрасно. Когда последние мешки вышли из трюма, грузчики в своих белоснежных чунях ходили в муке по-колено. Завскладом подбила итоги — все сходилось до последнего мешка. Куда делись три процента — у портовиков, как всегда, секрет фирмы. Пока ожидали зачистку трюмов, отправили в Ригу вечерним поездом жен, планируя отход к утру, а когда вернулись, узнали, что с зачисткой проблема.

Забрали меня без особых разъяснений в пять часов утра, не дав почистить зубы и выпить стакан чая. Как только привезли в отдел ОБХС, за меня взялся молодой, почти моих лет, с новенькими погонами капитан-осетин.

— Признавайтесь, капитан, откуда у вас в трюмах столько муки? — любуясь на себя в зеркало и расчесывая щеточкой усы, произнес он ледяным голосом.

Варьировать диапазоном голоса я умел не хуже и ответил, добавив сарказма: — Для того, чтобы задать этот вопрос, меня незачем было вести сюда. Даже ежику понятно, что это россыпь из поврежденных мешков.

Рука со щеточкой слегка дрогнула, он медленно повернулся и взглянул, как старый чекист в кино на белогвардейца.

— Что понятно ежику, меня не интересует, я спрашиваю, откуда мука?

— Я же ответил — россыпь.

Он явно играл: как в театре, поставил ногу на стул, положил руку на колено и подпер подбородок. Левой рукой развернул и пододвинул ко мне бумагу с карандашом.

— Пишите.

— Что я должен писать?

— Ежику понятно, признание.

Страха в этот момент не было, мне даже стало интересно, что произойдет дальше. Играть, так играть. Я взял карандаш, покрутил его и аккуратно положил на бумагу.

— Карандашом писать не буду, давайте ручку.

— Что так? Капризничать изволите? — Он снял ногу со стула и зашел за спину.

— Карандаш, легко стереть, — сказал я, — к тому же таким плохо заточенным карандашом судоводители не пользуются.

Он медленно вернулся за стол, вынул из ящика шариковую ручку и положил перед собой.

— Вы, капитан, что — очень умный? — Голос был полон ехидства.

— Дураков в капитаны не утверждают, и уж если вы говорите таким тоном, то один на один я с вами говорить не буду. Зовите начальника.

— А я и есть начальник — начальник отдела расследования хищения собственности, — мой ответ явно ударил по его самолюбию. Он хотел продолжать дальше, но в комнату вошел пожилой майор. Капитан мгновенно преобразился.

— Товарищ майор, капитан судна отказывается писать приз…, объяснительную.

Майор посмотрел на меня усталым взглядом и сказал с укором: — Так мы, капитан, не разберемся. Откуда столько муки?

— Голландские грузчики оставили из рваных мешков, им на россыпь наплевать, мука-то американская. — Мне показалось, что майор готов поверить.

— Что-то, капитан, не верится, что капиталисты столько муки вот так просто отдадут нам.

Да, подумал я, им понять грузчиков и меня трудно.

— Я понимаю вас, товарищ майор, но поверьте, что это действительно так.

Майор посмотрел на своего подчиненного, тот понял это как приказ к действию.

— А где же эти порванные мешки, о которых вы говорите? — торжествуя победу, спросил он меня.

— Там, где им быть и положено — на свалке. По условиям перевозки рваньё я оставлять на борту не обязан. Если не верите мне, свяжитесь с пароходством.

— Не учите нас, — он стукнул по столу.

— Вот что, капитан. Пока не напишите все чистосердечно, отсюда вы не выйдете, разве что в "предвариловку" вас отправим, — сказал майор и вышел.

Я написал всё подробно, дознаватель унес написанное, пришел и приказал писать все заново. Написал еще два раза.

За окном наступил рассвет, хотелось пить, да и позавтракать не мешало, к тому же беспокоило, что происходит на судне. Попросил отвезти на судно позавтракать, а потом можно и продолжать. Капитан ушел и отсутствовал полтора часа. Вернулся с сержантом, и втроем мы поехали в порт. В каюту ко мне никого не пускали, разрешили только буфетчику принести завтрак. После завтрака допрос продолжили в комнате милиции на причале. До обеда твердили одно и то же, а потом ошарашили меня вопросом:

— А чем вы докажете, что не выгрузили часть муки где-то по пути?

Такого идиотизма я все же не ожидал и понял, что говорить дальше бесполезно. Потребовал разрешения позвонить в город. После недолгого совещания разрешили, и я набрал номер первого секретаря Калининградского обкома из списка, который мне в Роттердаме представители торгпредства. Секретарь соединила со вторым. Я объяснил