Покрытый серой чешуей, дракон сидел у основания храма и, судя по наливающейся алым цветом горловине и раскрытым крыльям, готовился залить площадь, все еще заполненную бегущими, падающими и замершими в ужасе людьми, пламенем. И Юайс, выкрикнув что-то, размахнулся и метнул уже горящий огнем в его руке рисунок в проход между храмом и часовней. Пасть зверя открылась, голова повернулась вслед за брошенной приманкой, и язык пламени испепелил ее, покрыв копотью стену часовни. Одновременно с этим прогремел выстрел, но только искры посыпались с загривка зверя. И снова на́чало наливаться огнем горло зверя. Юайс потащил из ножен меч, Гаота последовала его примеру, но откуда-то со стороны ратуши мелькнула быстрая тень, и огромный волк повис на этом налившемся пламенем горле. Ужасный вой раздался из глотки дракона. Зверь изогнулся, дотянулся когтистой лапой до волка, содрал его и испепелил пламенем у своих ног. И в тот миг, когда горло начало алеть в третий раз, когда уже и Юайс, и Гаота, и Глума, и Фас, и Тьюв, и Буил, и еще кто-то были близки к собственной гибели, раздался второй выстрел. Глаз дракона лопнул, проливаясь пламенем. И зверь забился в судорогах.

– Глума! – крикнул Юайс. – Мальчишку возьми!

И Гаота увидела под краем одного из крыльев голого и испуганного, зареванного Мора.

– Боже всемилостивейший, – произнес Юайс, остановившись возле обращенного в уголь волка. – Храни и сохранишься на сохраненном.

– Сохраняю и сохраняюсь, – опустился у сожженного зверя на колени подошедший Чуид.

Ив

С утра накрапывал мелкий дождь. Фас ждал спутниц за воротами трактира. Гаота накинула плащ и подумала, что скоро в дальнюю дорогу.

– Поехали в объезд, – сказала Глума. – Вчерашнее событие привело к тому, что на площади – толпа. Хотя дракона уже оттащили во двор храма. Уж больно воняет. Разлагается на глазах. Теперь становится понятным, почему нет костей драконов в ущельях слайбов. Фас, мы – через слободы!

– Давайте, – отозвался егерь. – Я буду чуть позади присматривать за вами.

– Неужели все драконы – оборотни? – спросила Гаота, правя коня вслед за Глумой.

– Не думаю, – ответила Глума, направляя лошадь в проулок Молочной слободы. – Разве то, что бургомистр оказался волком, делает всех прочих волков имни?

– Я слышала, – Гаота догнала Глуму, – что вы познакомились со Скотом на охоте?

– Не совсем так, – улыбнулась Глума. – Случайно оказались у фионского тракта. Ну и наткнулись на сиуинский обоз. Радости обозников не было предела. Показали нам одежду их старшего, сказали, что того сожрали волки. Мол, на привале он отлучился, а потом один из обозников пошел за хворостом для костра, да увлекся грибами, ну и наткнулся на одежду старшего, схватил ее – и тут увидел волка. И убежал.

– И волк за ним не погнался? – спросила Гаота.

– Мало того, ему показалось, что он был на привязи, – заметила Глума. – Однако хорошо, что обозник убежал. И уж тем более хорошо, что рядом была речушка, хотя раздеваться за двести шагов от речки – не самый лучший выбор в лесу, где полно мошкары. Нашли мы их старшего. Он уже опять стал человеком и как раз от мошкары и спасался, сидя в реке по горло. Как оказалось, в дороге старший простыл, а для имни нет лучшего лечения, чем перекинуться в зверя и обратно. Тут и бодрость появляется, и болезни проходят. Правда, голод мучает, но в обозе еды было вдосталь. А привязывал он себя – на всякий случай. С детства был напуган тем, что многие имни, перекидываясь, перестают осознавать себя людьми. Но он был не простым имни. Он оставался человеком, даже становясь зверем. И еще, как оказалось, он был хранителем. Так мы познакомились со Скотом, а уж когда он почувствовал, что в Граброк заглянула беда, вызвал нас. И расплатился сразу. Как знал…

– Ты тоже что-то знаешь о хранителях? – спросила Гаота.

– Да, – кивнула Глума. – Не один год я путешествовала рядом с хранителем.

– А сколько живут маола? – спросила Гаота.

– Следующим вопросом будет: сколько лет Юайсу? – усмехнулась Глума.

– Если ты знаешь… – затаила дыхание Гаота.

– Не знаю, – вздохнула Глума. – Но думаю, что около трети своего срока он уже прожил. Во всяком случае, примерно о таком сроке я думала, когда слышала его суждения о прошлом. А общий срок жизни маола… Сложно об этом говорить. Я слышала, что лет триста. Но беда-то в том, что маола не доживают до старости.

– Почему? – удивилась Гаота.

– А ты представь, что человек живет до трех сотен лет. И остается при этом бодрым. А?

Гаота не нашлась, что ответить.

– Вот, – кивнула Глума. – Войны, беды, болезни… А уж если учесть, что маола редко отсиживаются в неприступных башнях, то рано или поздно стрела, меч или нож врага обрывают их жизнь.

– А правда, что в наших с тобой жилах тоже течет кровь маола? – прошептала Гаота.

– Возможно, – пожала плечами Глума. – Юайс говорил, что я слишком сильна и слишком быстра для человека. Не мне судить. Я помню своих родителей, они не были воинами, но их силе и выносливости мог позавидовать всякий.

– А кем они были? – спросила Гаота.

– Отец был старателем, – сказала Глума. – Мыл золото в горных речках, впадающих в Курсу с предгорий Айслинга. А мать была охотницей и книгочеем. Странное сочетание, не правда ли? И вот однажды она подстрелила зайца и пыталась достать его из реки. Считай, что и достала. Вместе с отцом.

– И что с ними случилось? – спросила Гаота.

– У нас был домик в Спайреде, – проговорила Глума. – В тот год я была младше тебя лет на пять. Это было мое первое путешествие с родителями. Мы обогнули Бейнский лес, переправились через Курсу и двинулись в сторону Бейна. Там на нас напала шайка каких-то странных людей. Ни до, ни после этого я не встречала никого похожего. Все произошло стремительно. Они убили моих родителей, но я успела улизнуть на скалы. Высоко забралась. Через два дня в тех краях оказался Юайс. Еще день он потратил на то, чтобы уговорить меня спуститься. А потом… Думаю, что последующие события ты уже представляешь.

– А я почти ничего не знаю о своей матери, – призналась Гаота.

– Она была маола, – сказала Глума. – Может быть, даже чистокровная маола. Во всяком случае, ее меч – и в самом деле не из нашего мира. У Юайса такой же. Почти такой же. Да и сражаться так, как сражалась твоя мать, простой человек не может.

– А я… – Гаота помедлила. – Я простой человек?

– Иногда мне кажется, – Глума подмигнула Гаоте, – что проще не бывает.

Они пересекли Дару через верхний брод, точно там, где Уайч бросил в воду тело Клокса. Затем выехали из города через северные ворота и уже к полудню были у кладбища. У входа толпился народ. С десяток стражников стояли с лопатами, близ часовни высились два свежих холмика земли с водруженными на забитых в землю смоленых брусьях тележными колесами. Калаф прикрывал ладонью от дождя пламя лампадки. Несколько стариков вполголоса тянули снокскую поминальную песню.