— Возьми меня с собою, — с жаром попросил он. — Покажи мне, где ты бываешь.

Харита по-прежнему смотрела, но уже не на пряжку — ее взор скользил по его лицу. Без единого слова она повернулась к дверям, вышла во двор и легко запрыгнула в седло. Талиесин тоже вскочил на коня и вслед за ней поскакал по серпантину к дамбе, ведущей через болото.

По ту сторону дамбы Харита пустила коня в карьер, и серый полетел стрелой, только бросилось улепетывать из-под копыт перепуганное заячье семейство. Всадница вырвалась на гребень холма и устремилась вниз, Талиесин за ней. Так они мчались, перемахивая через холмы, под голубым небом. Мягкая молодая трава, усеянная мириадами лютиков, покрывала землю.

Они пронеслись через долину, вдоль быстрого ручья. В верховьях сплошной стеной встали заросли боярышника. Здесь Харита пустила коня прямо по воде, в единственный просвет между деревьями.

За боярышником начался прохладный березняк. В кружевной тени стоял гомон множества белок, дроздов, скворцов. Сквозь влажную прошлогоднюю листву пробивались колокольчики и ясменник, в воздухе плыл сладкий аромат жимолости. Четыре рыжих оленя вскинули головы на звук приближающихся всадников. Мгновение они смотрели на непрошеных гостей, потом разом повернулись и в несколько огромных скачков унеслись прочь.

Харита с Талиесином медленно ехали между стройными стволами. Оба молчали. Вновь и вновь Харита чувствовала на себе взгляды певца, но обернуться не смела, боясь встретиться с ним глазами.

Наконец они подъехали к месту, где из земли торчал большой черный валун. Когда-то давным-давно к нему прислонили два других, и все три накрыли большой каменной плитой. Дольмен стоял посреди леса; он так оброс серым и желтым лишайником, что казался частью живой природы — гриб-великан, недобрый хозяин леса.

Харита остановила серого, легко соскочила на землю, бросив поводья, подошла к дольмену и положила руку на грубый камень.

— Мне нравится думать, что это — надгробье, — сказала она, помолчав, — и на этом самом месте давным-давно произошло что-то очень славное или очень печальное. — Она бросила взгляд на Талиесина, который сидел, склонясь на луку седла, и не сводил с нее глаз. — Не разубеждай меня, даже если знаешь, что это не так.

— Все, как ты говоришь, — отвечал юноша, спрыгивая с коня. — Жизнь состоит из событий печальных и славных. Одни сохраняются в памяти, другие… другие разыгрываются вдали от человеческих глаз и навеки остаются неведомыми. Однако скажи, что, по-твоему, здесь случилось?

Он шагнул к ней.

Харита приложила ухо к камню и закрыла глаза.

— Ш-ш-ш, — прошептала она. — Слушай.

Талиесин слышал обычные лесные звуки, жужжание насекомых, пересвист птиц, шуршание листвы на ветру. Он завороженно глядел на девушку. Она была пригожа, как солнечный день, с глазами чистыми, глубокими и переменчивыми, как море, стройная и величавая, с движениями плавными и грациозными. Простое белое платье и зеленый с золотом пояс казались одеянием богини. Никогда не видел он девушки прекраснее; она манила его своей невыразимой загадочностью. Он чувствовал, что с радостью отдал бы жизнь только за то, чтобы вот так стоять и смотреть на нее, не чая проникнуть в тайну.

— Что ты слышишь? — спросил Талиесин.

Харита открыла глаза и сказала твердо:

— Жила-была девушка… — Она пошла вокруг камня, продолжая, — которая попала сюда из заморской страны. Жилось ей трудно, потому что край этот суров, и она поневоле сравнивала его с оставленным позади. Она мечтала вернуться в свой старый дом, но не могла, ибо он погиб в пламени. Она тосковала и, чтобы развеять тоску, ездила на лошади по холмам, искала чего-то, сама не зная чего.

Однажды она встретила юношу — услышала его пение в лесу. Он спел для нее и поймал ее сердце, как птицелов ловит шелковым силком птичку. Она пыталась вырваться, но тщетно — силок держал крепко.

Она могла бы быть счастлива с юношей, отдать все, чтобы остаться с ним… но этому не суждено было сбыться.

— Почему?

— Потому что они принадлежали к разным народам, — печально отвечала Харита, и Талиесин услышал в ее голосе скорбную покорность судьбе. — К тому же девушка была из знатной семьи, ведущей свой род от богов.

— А юноша? Разве он не был знатного рода?

— Был… — отвечала она и, отступив от него, снова пошла вокруг дольмена, ведя руками по камню, как будто нащупывала знаки, вырезанные здесь во время оно и стершиеся от ветра и дождей.

— Но?

— Но сородичи его были грубы и неотесанны, как и та земля, на которой они родились. Воины по призванию, буйные и невоздержанные, они во всем отличались от народа девушки, и многого в ней он никогда не сумел бы понять. И хотя она отдала юноше свое сердце, им не суждено было быть… — Она смолкла.

— Счастливыми? — предположил он.

— …вместе. От этого девушка скорбела и убивалась. Жизнь на чужбине стала еще горше.

— А что юноша? — спросил Талиесин.

— Юноша ушел, — просто отвечала Харита. — Со временем он вернулся в свое далекое королевство и увез с собой девичье сердце. Она не могла жить без сердца и потому начала угасать. С каждым днем она понемногу умирала, и пришел день, когда она так и не проснулась. Родные оплакали ее и принесли тело сюда, на то место, где она встретилась с юношей. Здесь ее похоронили, а над могилой воздвигли каменное надгробье.

Талиесин медленно двинулся вокруг дольмена.

— И впрямь печальный рассказ, — сказал он, помолчав. — Если бы юноша сильнее любил, он бы придумал, как спасти девушку. Он бы увез ее с собой, или они поселились бы вместе в другой стране…

— Быть может, — отвечала Харита, — но обоих удерживал долг — долг перед народом и перед страной. Их миры были слишком далеки.

— Ах, — вздохнул Талиесин, закрыл глаза и, скользнув спиною по камню, уселся на землю.

Харита смотрела на него с любопытством.

Певец заморгал глазами и сказал:

— Мертвая и похороненная, девушка так и не узнала, что сталось с юношей.

— Думаю, он нашел себе другую среди своего народа, — сказала Харита.

Талиесин грустно покачал головой.

— Нет. Некоторое время он влачил жалкое существование, полубезумный от горя и обиды. Однажды он пришел в себя и вернулся к девушке. Ему рассказали, что она умерла, тогда он пришел на ее могилу и рассек себе грудь кинжалом. Он вынул сердце, похоронил его рядом с девушкой, потом лег… — Талиесин замолчал.

— Что с ним сталось?

— Ничего, — скорбно отвечал Талиесин, — так и лежит.

Харита различила озорную искорку в его глазах, легкое подрагивание в уголках губ и рассмеялась. Смех прогнал грусть, навеянную печальным рассказом.

— Не пытайся его утешить, — предупредил Талиесин. —