— Эй… Чего это ты затаился со своим ружьем?!

Произошло худшее для Вовки — полыхавший огонь высвечивал его самого, а вот подошедших — не высвечивал. Они Вовку видели, а он их — нет.

— А вы кто такие?

Вовка надеялся, что его крик прозвучит уверенно и грозно, но прозвучал он жалко и плаксиво.

— Прохожие, — чуть помедлив, ответили Вовке, — а ты здесь что делаешь?

— Я тоже, может быть, прохожий…

— Может быть, может быть… Слушай, «прохожий», а давай я в тебя всажу все-таки пулю — на всякий случай. Очень уж ты здесь живописно смотришься. Идет? Или расскажешь, кто такой?

Вовка юркнул за ствол кедра, ожидал выстрела и немного злорадствовал заранее: кедр чуть не в метр толщиной, не пробьет, даже и из карабина.

С другой стороны донесся голос:

— Я вот все думаю — может быть, всадить в него пулю с этого ракурса? Так будет тоже интересно…

И опять — не видно никого, а вот он сам виден, благодаря высокому костру.

— Я мирный путник, никого не трогаю! — заорал Вовка уже откровенно плаксиво, — ну чего вы все ко мне пристали?!

— Еще не пристали, а можем и пристать… Тебя как зовут? Ты кто такой?

— Вовка я, Дягилев… Иду через перевал, никого не трогаю!

— Тут нету никакого перевала.

— Есть! В стороне… вон туда, — махнул Вовка рукой, — там есть перевал, вы просто не знаете. Иду в Туву, на Улуг-Хем (он выкрикнул первое название, которое пришло ему в голову).

Какие-то странные звуки, словно завозилась крупная собака, стала поскуливать и фыркать. И человеческий голос:

— Ага…

— Эй, ты… Вовка, кажется, да?

Вовка вовсю закивал.

— Вовка, ты что, охотился на медведей?

— Никогда!

Это было сказано так сильно, с такой экспрессией, что никто не усомнился в правдивости Вовки Дягилева. Откуда было знать бедному Вовке, что при одном его виде Толстолапый профыркал ему смертный приговор:

— Этого человека нельзя отпускать. Он убивал Говорящих.

— Он говорит, что не охотился на медведей, — фыркал и ворчал Михалыч, — наверное, ты перепутал.

— Он убивал Говорящих, — фыркал, ворчал Толстолапый. — Он убивал двуногих Говорящих, людей. Он убил и съел много людей.

Наступило долгое молчание. Вовка не понимал, о чем беседуют люди с медведями. Он даже не понимал, что эти фырканья — беседа. Михалыч и Товстолес, что называется, не торопились с заключениями.

— Вовка… Владимир, ведь верно? Ты брось ружье, выйди к огню. Нас не бойся, мы тебя сами боимся. Может быть, с собой тебя возьмем.

Вовка пожал плечами как только был способен независимо, поставил ружье у ствола и подошел к собственному, уже чуть опавшему огню.

Тьфу ты! Из темноты выступил маленький толстый мужик, полуседой, добродушно-свирепого вида. Ружье крупного калибра висело на ремне, дуло направлено в землю. Но вот рядом с мужиком, голова почти что у плеча человека, горбатая спина даже чуть выше, стоял исполинский медведь. Огонь плясал в маленьких карих глазках, делал их выражение окончательно непостижимым.

Еще один зверь обозначился на границе света и тьмы, доводя Вовку до слабости в ногах. Последним вынырнул в круг света среднего роста дед с двумя ружьями в руках: своим и вовкиным.

Зверь, шедший рядом с первым мужиком, беспрерывно фыркал и ворчал что-то, повышая и понижая тон, все время изменяя ритм.

— Вы не могли бы повторить и мне…

Товстолес сказал это по-русски, но Толстолапый понял, и стал рассказывать с начала. Дорого дал бы Вовка Дягилев за то, чтобы понимать медвежий язык, а еще больше бы дал за то, чтобы никакого Толстолапого никогда бы не было в помине. Потому что рассказ Толстолапого был примерно тем, что называется у нас «объективка», и в этой объективке перечислялись охотники в избушках, люди на перекате, и вообще все остальные художества Вовки, накопившиеся за двадцать лет жизни в лесу.

— С виду не скажешь… Слабый такой, напуганный, — фыркал Михалыч удивленно.

— Ты умеешь говорить, а глупый, как новорожденный медвежонок, — отвечал Толстолапый ему, — слабаки — это самые опасные существа.

— Он убивал Говорящих потому что слабый? — заинтересовался Михалыч.

— Я так думаю. Другие думают иначе. — Толстолапого не волновали психологические подробности.

И наступила тишина, прерываемая только сопением и вздохами Вовки.

— Вы хотите его съесть? — прервал тишину Товстолес, говоря на медвежьем языке.

— Люди сами решают. Он не убивал Говорящих, Народ. Он убивал Говорящих, людей.

Опять наступила тишина.

— Если мы так решим, вы отпустите этого человека? — внес уточнение Михалыч.

— Да. — Толстолапый был предельно краток.

— Решать людям… Значит, решать нам с вами, Владимир Дмитриевич! Но что мы можем… — Михалыч разводил руками, пожал плечами с выражением полнейшего недоумения, — мы с вами не прокуратура, не суд, и у нас нет никакого права вершить судьбу этого человека…

— Меня просто поражает легкомыслие современной молодежи… (В бороде Михалыча преобладала седина, а старший сын окончил престижный московский ВУЗ и поступал в аспирантуру). Нет-нет, вы, конечно, не типичный представитель, я не хотел вас оскорбить… Но существуют пределы легкомыслия…

И Товстолес посмотрел на собеседника с такой беспредельной тоской, что пожилому Михалычу захотелось тут же исправиться, стать примерным членом общества, никогда больше не врать и не проявлять легкомыслия.

— Михалыч… Друг мой, если вы не способны совершить такой простой поступок, ну зачем вы вообще взяли в руки двустволку?!

— Ну ведь не против человека, — тихо уронил Михалыч.

— Против кого бы то ни было, преступившего законы Божьи и человеческие, — просто ответил Товстолес.

— То есть пристрелить его, и все тут? — Михалыч говорил так же тихо, с таким же спокойствием в голосе.

— А у вас есть другие предложения?! — Товстолес казался откровенно шокированным. — Нет, эта современная молодежь…

— Это не я! — заорал внезапно «подопечный», и заорал так, что все подпрыгнули. — Это не я! Это Гришка! Это все он, а я ни в чем не виноват. Граждане! Послушайте меня! Давайте я вам расскажу!

Вовка говорил около часа, не повторившись ни разу, и только тогда начал сбиваться, заводить очи к небу, мычать, блеять. Молча слушали его Михалыч с Товстолесом, только Михалыч раза два останавливал создание, записывал какие-то детали: фамилии участников той, давней экспедиции, сроки, от какого учреждения… Молча сидели медведи вокруг.

Наконец Михалыч сделал жест, Вовка охотно замолчал.