Если бы Серебро заболела, то Яшма могла в любой момент наведаться к ней в Пхеньян. Пока же можно было задержаться в Сеуле.

* * *

Ханчхоль вырос на канонических книгах Конфуция и Лао-цзы, а потому он приучился воспринимать жизнь как длинную дорогу. Мудрецы уверяли, что достаточно было идти по ней, не сбиваясь с пути благородного мужа. А путь в тысячу верст начинается с первого шага… Теперь же он уяснил себе, что жизнь на самом деле больше походила на вращающееся колесо, которое, если человек проявлял должную смекалку, могло вознести его на самую вершину, а могло раздавить человека, если тот оказывался глупым или просто неудачливым. Большинство людей находилось где-то между этими двумя крайностями и трудилось над тем, чтобы колесо исправно вращалось. Даже то, что они воспринимали, как моменты покоя или удовольствия – еда, сон, совокупление, рождение детей, – неосознанно служило тому, чтобы колесо так и катилось вперед. Человек прекращал вертеть колесо лишь в момент смерти.

Ханчхолю как-то привиделась во сне старая повозка, которой он управлял в бытность рикшей. Огромные колеса вращались все быстрее и быстрее. Сердце колотилось. Ведь его ногам надо было поспевать за колесами, которые к тому же были позади него, и надо было бежать изо всей мочи, чтобы не оказаться под ними. Потом он перенесся в пещеру на склоне горы. Колеса исчезли. Рядом с ним появилась птичка, в которой он распознал друга и проводника. Они прошли по полностью затемненному подземному проходу. По ту сторону оказалась долина, в которой все дышало безмятежностью и покоем. Тут Ханчхоль пробудился, но все еще чувствовал себя осененным золотистым светом, исходящим от неизвестного, но могущественного источника.

Иногда, когда наступало время события из ряда вон выходящего, пресловутое колесо жизни вдруг заваливалось набок и начинало вертеться по земле, чтобы показать, какая судьба ждет каждого человека. С приближением конца войны колесо замедлилось, а потом и замерло вовсе, когда стало понятно, за кем была победа, а кого ждало поражение.

Ожидая, пока в переполненный зал суда введут тестя, Ханчхоль задумался о том, какие победы и поражения произошли в его собственной жизни. Аккурат накануне войны он стал владельцем самой большой автомастерской во всей Корее. С началом боевых действий ему был даже на пользу неиссякаемый приток военных грузовиков, нуждавшихся в ремонте. Но всего годом позже японцы неожиданно конфисковали у него автомастерскую и переплавили все металлическое, что там было. Последующие годы агонии на полях боя Ханчхолю только и оставалось, что существовать за счет, казалось бы, неприкосновенных состояния и статуса тестя. Ему было страшно стыдно, что он оказался в такой зависимости от родственника, но, как неизменно заверяла его Сохи, ее отцу ничего не доставляло столько удовольствия, как сознание того, что его дети и внуки в целости и невредимости. И Ханчхоль был ему не просто зятем, а уже сыном.

После окончания войны и освобождения Кореи Ханчхоль сразу же взялся за восстановление автомастерской. Он вознамерился не обращаться к тестю за поддержкой. Помощь пришла с совершенно неожиданной стороны. Родственники из Андона связались с ним по поводу кончины первого двоюродного брата отца, который после себя не оставил ни наследников, ни младших братьев. Ханчхоль оказался ближайшим родственником мужского пола для процветающего рода, который заправлял угодьями, дававшими в год почти тысячу сто сорок тонн риса. И все, что Ханчхолю нужно было сделать, чтобы приобщиться к этому великолепию, – согласиться быть усыновленным вдовой покойника. С согласия родной матери Ханчхоль стал приемным сыном женщины, которую никогда в глаза не видел. Новообретенный доход он направил на воссоздание предприятия. Амбиций у него стало даже больше, чем прежде. Он собирался не только ремонтировать машины, но и собирать автомобили с нуля. Пережив войну и закалившись в трудностях, Ханчхоль стал еще более уверенным в своих способностях. Он, конечно, пытался оставаться все таким же скромным и щепетильным, как и прежде, но блеск черных глаз и энергично задранные брови выдавали свежую самонадеянность, которая рвалась наружу.

«Для тестя конец войны стал началом перемен несколько иного рода», – подумал Ханчхоль, завидев Ким Сонсу. Тот вошел в зал в сопровождении двух охранников. Сонсу был одет в один из своих изящных шерстяных костюмов, а не в белое традиционное одеяние, в которое обычно предпочитали облачаться обвиняемые. Его голову венчала седая шевелюра. Выглядел тесть необычайно статно и величественно. Люди вокруг перешептывались и неодобрительно цокали языками, но Сонсу будто бы все было безразлично.

– Всем встать, суд идет! Заседание ведет уважаемый судья Х, – объявил кто-то невидимый поверх рядов черных и белых голов. Судья оказался ничем не примечательным господином в черной как смоль робе, которая поразила отдельных присутствующих из числа несведущих крестьян схожестью с траурной одеждой. Поднявшись на ноги и затем опустившись на скамью вслед за толпой, Ханчхоль подметил, что он ничуть не беспокоился за тестя, и позволил себе ощутить малейшую долю вины по этому поводу.

Судья дал слово прокурору – молодому человеку, одетому в костюм в темную полоску. Список тяжелых обвинений против Ким Сонсу оказался длинным. Подсудимый всю жизнь был японским коллаборационистом. Его дядю произвел в графы лично печально известный генерал-резидент Кореи Ито Хиробуми. Отец Кима сумел сохранить состояние, вступив в тайный сговор с японцами. Впрочем, подсудимый тоже отличился. Среди его ближайших друзей был начальник полиции Чонно, японские военные и прочие люди подобного рода. Японцам он направлял деньги чуть ли не до дня капитуляции. Только это позволило ему пройти через войну невредимым. Прокурор зачитывал речь с искренним рвением и потрясал кулаком в сторону обвиняемого. Последний же невозмутимо высоко держал голову. Зрители защелкали языками еще пуще прежнего.

– Таких уродов остается только четвертовать, – огласил во всеуслышанье голос из зала с заметным простецким говором. Толпа одобрительно зарокотала.

Было вполне очевидно, что все собравшиеся были настроены против Ким Сонсу. Но Ханчхоль по-прежнему не испытывал волнения за тестя, деда их троих детей (Сохи была вынуждена остаться дома, поскольку находилась на позднем сроке беременности, вынашивая их четвертого ребенка) и человека, которому он был обязан спасением от крайней нищеты.

Судья обратился к адвокату Сонсу – пухленькому бледному человеку с очками в толстой круглой оправе и фиолетовым галстуком-бабочкой. Юрист, прежде чем начать выступление, окинул презрительным взглядом зрителей.

– Ваша честь, как легко нам всем было бы, только сбросив с себя оковы бесчеловечности, самим предаться этому чувству. Однако это было бы крайне несправедливо. Мы сейчас заслушали список преступлений родственников Ким Сонсу. И да, дядя подсудимого определенно был предателем Родины. Но он