начкар. – Может, час, не знаю…

– Что?! – взревел Дмитрий Иванович, заставив сидевшего рядом водителя испуганно подскочить и отпрянуть к окну. – Что значит – не знаю?!

– Шеф, так вышло, – виновато забормотал начкар. – Моя вина, не отрицаю, но… Тут такое было, вы бы только видели! Кровища, мозги по всему кабинету, все орут – кто про искусственное дыхание, кто про что… А тут еще у кого-то хватило ума в «скорую» позвонить. А те, как услышали про огнестрел, сразу же, автоматом – ментам… Они до сих пор тут колготятся, мне пришлось от них в сортире запереться. Сижу на толчке, как этот…

Судя по тому, как плавал, металлически дребезжал и реверберировал его голос, последнее было правдой. Как, видимо, и все остальное.

– Так, – пытаясь собраться с мыслями, сказал Кривошеин. – Давай-ка все по порядку. И имей в виду: как только закончишь, ты уволен.

– А кто не уволен? – неожиданно огрызнулся начкар.

«Золотые твои слова», – подумал Дмитрий Иванович. Холдинг Вронского – это был сам Вронский, и никто, кроме него. После смерти Валиева какая-то часть акций еще принадлежала Фарино, а когда Марка Анатольевича отправили в полет, все сто процентов окончательно отошли к Вронскому. Теперь они достанутся этой пустоголовой кукле, его так называемой жене, а это означает, что холдингу конец. Как только кабинет Большого Босса отмоют от крови и мозгов, в его кресло усядется какой-нибудь смазливый хлыщ, единственным достоинством которого является мощно распираемая изнутри ширинка, и не пройдет и недели, как холдинг разворуют подчистую, а то немногое, что останется, продадут за гроши. Так что начкар прав: уволены все, и дай бог урвать выходное пособие…

– Ладно, – примирительно проворчал Дмитрий Иванович, – там видно будет. Излагай. Стой, погоди! Он что, на самом деле застрелился? Насмерть?

– Полбашки как не бывало, – авторитетно подтвердил слегка окрыленный своей маленькой победой начкар. – После такого не выживают, тут, как говорится, медицина бессильна.

И принялся излагать.

– Идиоты, – безнадежно произнес Дмитрий Иванович, дослушав до конца его короткий и не особенно связный рассказ. – Какой кретин его впустил? Ведь был же приказ: никого, ни под каким предлогом!

– Так босс же приказал, – обиженно напомнил начкар. – Сам, лично. И потом, прокурор все-таки…

– Ну, и где он теперь, этот прокурор?

– А я знаю? Слинял куда-то, чинуша. Блюет где-нибудь, наверное. Как-никак, прямо у него на глазах: бац, и мозги во все стороны…

– Идиоты, – повторил Дмитрий Иванович, которому из-за частых упоминаний о разлетающихся во все стороны мозгах данная неаппетитная субстанция уже мерещилась повсюду, в том числе и на собственных брюках. – Кто он, откуда, как зовут? Вы же, наверное, проверяли у него документы! Он же, наверное, визитку секретарше вручил, прежде чем в кабинет войти… А?

– Документы у него были в порядке, – сказал начкар. – Только имени его Сивый не помнит, забыл. Я же говорю, тут такое творилось! И визитка, вроде, была. Только теперь ее нигде нету.

– А секретарша что говорит?

– Да что она говорит! Икает да сморкается, вот и весь разговор. Прокуратура, говорит, всего-то районная, а вон, что получилось…

Кривошеину хотелось третий раз подряд помянуть идиотов, но он промолчал. Было странно и жутковато видеть, как любовно отлаженный механизм системы безопасности прямо на глазах со скрежетом и лязгом разваливается на куски. А с другой стороны, чему тут удивляться? Как ни крути, а лучшие люди все до единого здесь, на кладбище, – лежат в кустах, сидят в машинах и терпеливо дожидаются того, кто уже никогда не придет, потому что – незачем…

– Машина? – спросил он.

– Вроде, «пассат», – уже чуточку бодрее откликнулся начкар. – Бежевый седан начала девяностых… Правда, он, зараза, так его поставил, что номера ни в одну камеру не попали. С какой стороны ни глянь, все в профиль получается…

«Опять лихие девяностые, – подумал Дмитрий Иванович. – Стоп. Камеры? Ну-ка, ну-ка…»

– А внутреннее наблюдение? – спросил он, сам не до конца понимая, на кой ляд все это ему теперь нужно. – Камеры работали? Карточку его зафиксировали?

– Да, наверное…

– На мою электронную почту скинуть сможешь? Ну, чего притих? На это хотя бы у тебя ума хватит – ты, начальник дежурной смены, моя правая рука?!

– Менты, – помолчав, с сомнением напомнил начкар. – Но я попробую…

– Не попробуешь, а сделаешь, – решительно отрубил Кривошеин. – Не знаю, что там будет дальше, но, если не сделаешь, я тебя лично наизнанку выверну. В индивидуальном порядке, без приказов на доске объявлений, без суда и следствия. Ты меня хорошо понял?

– Да понял я, понял…

– Не слышу!

– Так точно, – деревянным голосом отрапортовал начкар, продолжая, по всей видимости, укрываться в сортире от дотошных и недружелюбных ментов из убойного отдела.

Не дав себе труда попрощаться, Дмитрий Иванович прервал соединение. Повернув голову, он буквально напоролся на полный тревоги и любопытства взгляд водителя.

– На дорогу смотри, – сказал ему Дмитрий Иванович. Это прозвучало невпопад, поскольку машина уже битый час стояла без движения. – Ничего, скоро поедем, – добавил он, желая исправить положение, и почувствовал, что сделал только хуже.

Водитель сделал индифферентное лицо и стал демонстративно смотреть прямо перед собой на пустую грунтовую дорогу. Кривошеин включил ноутбук, воткнул в разъем продолговатый гладыш беспроводного модема и вышел в интернет.

Ждать пришлось долго, почти двенадцать минут. Потом ноутбук издал негромкое мелодичное: «блям!», в нижнем углу экрана появилось уведомление о только что поступившем электронном письме.

Дмитрий Иванович открыл сообщение, подождал, пока загрузится фотография, бросил на нее беглый взгляд, а потом, не удержавшись, громко и отчетливо произнес:

– Идиоты, – на этот раз имея в виду не только оставшихся в офисе охранников, но и себя самого.

У запечатленного камерой внутреннего наблюдения человека в форменном кителе младшего советника юстиции не было ни очков, ни бороды с усами, но Дмитрий Иванович узнал его с первого взгляда. Мутная пелена бредовой непостижимости исчезла без следа, обнажив голый, предельно простой скелет произошедшего, и Кривошеин вдруг успокоился.

Все было кончено раз и навсегда. Осталось только пережить неизбежную череду допросов (он знал, что для него, человека, способного обмануть детектор лжи, это будет несложно; тут не надо даже лгать, надо просто опустить некоторые эпизоды, о