— Мистер Бонд, — спрашивает судья, — почему вы просите, чтобы мать обвиняемого сидела рядом с ним на скамье подсудимых?

— Ваша честь, я видел приступы Джейкоба. Для него Эмма Хант — сдерживающий механизм. Я полагаю, учитывая стресс, перенесенный в зале суда, что присутствие матери Джейкоба рядом с сыном будет выгодно всем заинтересованным сторонам.

— Тем не менее миссис Хант с нами сегодня нет, — возражает судья, — а подсудимый, похоже, преспокойно без нее обходится.

— Миссис Хант хотела присутствовать, но возникли… неотложные семейные дела, — говорю я. — Явиться в суд с ходатайством либо на суд по обвинению в убийстве — разница, с точки зрения психики, огромная.

— Мисс Шарп, — обращается к прокурору судья, — какова основная причина, по которой вы возражаете против присутствия матери подсудимого рядом с ним на скамье?

— Ваша честь, причин две. Во-первых, как объяснить присяжным присутствие миссис Хант? Она проходит по делу как свидетель, поэтому к ней явно будут относиться как к матери обвиняемого, а суду отлично известно, что протокол не позволяет никому, кроме адвоката и клиентов, сидеть на скамье подсудимых. Позволить ей занять место рядом с подсудимым — значит, в глазах присяжных придать ей большую значимость, а это явится необъяснимым прецедентом, который негативно скажется в масштабах всего штата. Более того, мы не раз слышали, что мать обвиняемого выступает в роли переводчика. Она разбирается с учителями, с незнакомыми людьми, с полицией. Именно она врывается в участок и говорит детективу, что должна присутствовать при допросе. Ваша честь, что ей помешает написать для Джейкоба целую речь, передать ему написанное или прошептать на ухо во время судебного заседания, чтобы подтолкнуть его к чему-то незаконному и пагубному?

Я мгновение не свожу с нее взгляда. А она на самом деле профи.

— Мистер Бонд? Что вы на это возразите? — спрашивает судья.

— Уважаемый суд, присутствие матери Джейкоба на скамье подсудимых так же жизненно необходимо, как собака-поводырь для слепого подсудимого. Присяжные с пониманием отнесутся к ситуации, если им сообщить, что это не просто животное в зале суда, это необходимость, одно из условий, созданных для подсудимого-инвалида. Мать Джейкоба, вернее ее пребывание рядом с моим клиентом во время процесса, можно объяснить этими же словами, — говорю я. — Сегодня, Ваша честь, вы рассматриваете вопрос о создании необходимых условий для того, чтобы над моим клиентом вершился справедливый суд. Это право и эти условия гарантирует ему Закон о защите прав инвалидов, и, что еще более важно, Пятая, Шестая и Седьмая поправки к Конституции Соединенных Штатов Америки. Разве из этого не следует, что необходимо пойти на некоторые незначительные уступки для Джейкоба, которых лишены в суде другие подсудимые? Следует, потому что остальным подсудимым не приходится, как Джейкобу, сталкиваться с ущербной неспособностью эффективно общаться и взаимодействовать с другими людьми. Для них суд не является гигантской горой, стоящей между ними и свободой, горой, на которую они начинают карабкаться, даже не имея самого простенького инвентаря.

Я украдкой смотрю на судью и внезапно принимаю решение понизить голос.

— Как объяснить присяжным место матери Джейкоба на скамье подсудимых? Просто. Мы сообщаем, что суд дал ей право сидеть рядом с адвокатом. Мы оговорим, что это не является обычной практикой, но в данном процессе она имеет такое право. Что касается ее роли в процессе, Ваша честь, то я согласен на то, чтобы не давать ей права разговаривать с Джейкобом, а позволить общаться только письменно. Все записи в конце дня или во время перерыва следует передавать суду, чтобы мисс Шарп видела, какой именно диалог ведут мать и сын.

Судья снимает очки и потирает переносицу.

— Дело необычное, необычные обстоятельства. Передо мной прошло много подсудимых, у которых имелись проблемы с общением… Но сейчас мы имеем молодого человека, которому предъявлены очень серьезные обвинения, и он вполне может провести остаток дней за решеткой. Нам известно, что у него диагностировали неспособность общаться так, как это делают другие люди… следовательно, было бы ошибкой считать, что в зале суда он будет вести себя, как другие. — Он смотрит на Джейкоба, который — еще бы! — прячет глаза. — Справедливый суд для этого клиента не похож на справедливые суды над другими подсудимыми, но такова Америка: здесь найдется место для каждого, найдется оно и для мистера Ханта. — Он смотрит в ходатайство. — Хорошо. Я разрешаю делать перерывы. Суд попросит приставов оборудовать специальную комнату позади зала суда. Как только подсудимый почувствует необходимость покинуть зал, он должен передать вам, мистер Бонд, записку. Удовлетворены?

— Да, Ваша честь, — отвечаю я.

— После этого, господин адвокат, вы можете подойти ко мне и попросить объявить перерыв. Вы обязаны объяснить своему клиенту, что ему нельзя покидать зал, пока перерыв не объявлен и он не получил позволение суда.

— Понятно, Ваша честь, — отвечаю я.

— Касательно третьего пункта… Во время данного судебного процесса я не буду пользоваться молотком, однако приглушать свет, создавая помехи безопасности, не позволю. Надеюсь, перерывы это компенсируют: суд не возражает, если подсудимый в комнате для отдыха выключит свет.

Джейкоб дергает меня за полу пиджака.

— Можно мне надеть солнцезащитные очки?

— Нет, — резко бросаю я.

— В-третьих, я сокращу время заседаний. Мы разобьем слушание на три сорокапятиминутных заседания утром, два после обеда — с пятнадцатиминутными перерывами. Ежедневно заседание будет закрываться в 16.00. Вы удовлетворены, мистер Бонд?

— Да, Ваша честь.

— Я разрешаю матери обвиняемого занять место рядом с ним на скамье подсудимых, однако общаться они могут лишь в письменной форме. Эти записки во время перерыва должны быть представлены суду. И наконец. Вашу просьбу к обвинению формулировать вопросы просто и прямо, — продолжает судья, — я отклоняю. Вы, мистер Бонд, можете задавать любые короткие и буквальные вопросы, как хотите, но у подсудимого нет конституционного права указывать мисс Шарп, как обвинению представлять дело.

Он кладет мое ходатайство в папку.

— Полагаю, мистер Бонд, вы удовлетворены?

— Разумеется, — отвечаю я, но внутри все поет. Потому что все эти причуды и уступки в сумме дают больше, чем поодиночке: присяжные обязательно увидят, что Джейкоб отличается от обычного подсудимого, от всех нас.

Следовательно, и судить его необходимо соответственно.

Я просыпаюсь оттого, что чихаю, и открываю глаза. Я нахожусь в розовой комнате, а нос мне щекочут перья. Сажусь на узкой кровати и вспоминаю, где я: в спальне одной из девочек. Тут повсюду висят мобили с блестящими звездочками и лежат горы мягких игрушек, на полу — розовый пятнистый коврик.

Еще раз чихаю, и только тут понимаю, что на мне розовое боа из перьев.