Вторая тема раздражала меня даже сильнее, потому что я очень мало знала о Рейне с тех пор, как она вернулась из Парижа, почти через полтора года после отъезда с Хименой. Мне Рейна дала понять, что эксперимент — а она, по ее словам, экспериментировала — не дал положительных результатов, впрочем, меня не посвящали в детали. Рейна не рассказывала, как жила все это время, а я сильно не настаивала, хотя иногда вопросы срывались у меня с языка, потому что ее манера двигаться и говорить, а также те вещи, о которых она рассказывала, выдавали явное влияние Химены. Казалось, сестра поддерживает с ней невидимую связь. После ее возвращения мы продолжали жить в одной квартире, пока я не вышла замуж, и компания Сантьяго стала нравиться мне гораздо больше.

А Рейна, несмотря ни на что, казалось, искренне веселилась. С тех пор как я вышла замуж, она часто навещала нас, находя повод для каждого такого визита, и всякий раз изобретала предлог для разговора с Сантьяго. Рейна энергично помогала мне обставлять квартиру и подарила сотни мелочей как необходимых, так и совершенно ненужных — специальную скатерть для сервировки спагетти; яйцерезку; приспособление для того, чтобы отделять белки от желтков; диск из толстого стекла, который ставится на дно кастрюли, чтобы молоко не переливалось через край при кипении; сетку для варки гороха и другие мелочи, на которые только она могла обратить внимание. Через какое-то время сестра снова исчезла из моей жизни, а потом я увидела ее в то воскресенье, когда шла домой обедать с родителями. Четыре или пять месяцев спустя она возникла на пороге моего дома с фикусом в руках — и все повторилось сначала. Рейна приходила и уходила, иногда она уезжала из Мадрида, но теперь, особенно теперь, когда у меня больше не было секретов, а моя жизнь стала похожа на жизнь любой порядочной женщины, у Рейны, наоборот, появились тайны.

Потом выяснилось, что она, любимая мамина дочь, пошла по стопам нашего отца. Мне это даже не приходило в голову, пока однажды ночью, провожая маму домой, я не увидела как Рейна, собирает чемоданы.

— Куда ты собралась?

— В Альпухаррас. Хочу провести несколько дней в доме друга.

— Сейчас? Будет же очень холодно.

— Да, но в доме есть отопление, и это… Мне очень хочется поехать, я совсем не знакома с теми местами.

Тут, пока я подбирала слова, чтобы сказать, что, возможно, следовало бы подождать некоторое время, сестра смотрела на меня, театрально улыбаясь, и очень громко спросила:

— Говорить тебе или нет?

— О чем? — она заставляла меня спросить.

— Знаешь ли ты, куда я еду на пару дней? — я покачала головой, но ей было важно услышать мой ответ.

— Нет, Рейна, не знаю.

— Недавно я была на свадьбе, — по выражению ее лица я заключила, что новость должна стать настоящей бомбой, но только не могла определить, в каком направлении движется ее мысль. — Это была чистая случайность, потому что, само собой разумеется, я не была приглашена, но осталась там с одним приятелем, чтобы поесть, понимаешь? Он сказал мне, что ему нужно пойти туда, и попросил сопровождать его. Так я оказалась на свадебном банкете. Ты не представляешь, кто был женихом?

— Конечно, нет.

— Ты даже не можешь себе представить, женщина, это был самый большой сюрприз на миллион долларов. Это было невероятно — она издала нервный смешок, а я ответила ей улыбкой, которая, в конце концов, родилась больше от ожидания, чем от нетерпения. — Я так и остолбенела, это и есть жизнь…

— Кто это был, Рейна? Скажи же мне.

— Агустин, дорогая! — ее смех зазвучал в моей голове так, словно моя черепная коробка превратилась в улей. — Ты удивлена?

— Какой Агустин? — шепотом спросила я пытаясь понять, о каком Агустине она говорит.

— Ну, Квазимодо, конечно! — сестра удивленно посмотрела на меня. — Какой Агустин это может быть? Тот Агустин, с которым ты рассталась несколько лет назад. Ты не помнишь?

— Да, я помню.

— Я замерзла, серьезно.

И тут я рассмеялась. Это было последнее, чего я ждала.

— А у него все в порядке, я должна была сразу вспомнить его, он стал лучше, прежде он казался мне таким глупым, я помню то страшное впечатление, которое он произвел на меня, а теперь он стал выглядеть намного лучше… — она сделала паузу, словно для того, чтобы я смогла оценить ее слова, но прежде чем мое молчание закончилось, она продолжила говорить, не обращая на меня больше внимания, встряхивая одновременно юбку над чемоданом. — Очень красивая невеста, с невероятно пышной грудью, но не в моем вкусе. Казалось, она выскочит из корсета, к тому же очень толстая, но красивая. Мой друг рассказал мне, что Агустину нравится такой тип женщин. Он всегда им симпатизировал, так что его жене не придется сидеть на диете: она хоть и достаточно крупная, но все-таки прехорошенькая… В конце концов, ты знаешь, каковы мужчины.

«Не все», — должна была ответить я, но не сказала из-за своей заторможенности. Рейна смотрела на меня, словно была расстроилась моего безразличия, но тем не менее продолжила другим тоном, более конфиденциально.

— Я думала, что он не узнает меня, но он меня вспомнил. Слышишь? Агустин спросил о тебе, он стал очень симпатичным. Я рассказала ему, что у тебя дела идут хорошо, что ты вышла замуж за прекрасного парня, очень красивого… Он ничего плохого о тебе не говорил, а эту новость принял спокойно. Он мне передал много поцелуев для тебя и попросил твой телефон, а потом сказал, чтобы я этого не делала, чтобы все оставалось как есть. Да, именно так, Агустин дважды попросил меня об этом. Я сказала ему, что ты переезжаешь и что тебе еще не дали нового номера телефона, потому что я не знала, как ты… Но я сказала ему, чтобы он мне дал свой номер.

— Мне это не нужно.

— В любом случае, — проговорила Рейна, как бы подводя итог, пока закрывала чемодан, — правда в том, что вся жизнь — это носовой платок.

— Достаточно соплей, — ответила я, прежде чем сослаться на первый выдуманный предлог, чтобы уйти.

* * *

Новость о свадьбе Агустина оказалась для меня ударом, а короткая поездка Рейны затянулась. Небольшая экскурсия в Альпухаррас продолжалась в течение остатка зимы, весь март и большую часть апреля. В течение всего этого времени моя мать методично терзалась день за днем, воображая себе самые эксцентрические, если не жестокие фантазии, чтобы объяснить и оправдать отсутствие дочери, которая, по моему мнению, не делала ничего иного, как пыталась ускользнуть от нашего внимания. Иногда она звонила, чтобы сказать, что с ней все в порядке, но старалась, чтобы наш разговор был совсем коротким, она не хотела тратить деньги впустую. «Я тебе потом расскажу, — говорила она мне, — что со мной произошло…» «Со мной тоже», — начинала говорить я. Мне пришло в голову напомнить Рейне, что если она однажды не вернется, не пошлет маме в Гранаду письмо, то, ничего страшного не случится, я за нее это делать не собираюсь.

Это была правда, что со мной тоже многое произошло, я пережила нервный кризис из-за матери, поэтому опять начала выходить в свет. В середине марта я часто бывала в клубе, где играют в бридж, которым управляла одна из моих учениц. Я ходила туда вечерами, по вторникам и четвергам. В то же время я стала тесно общаться со своим новым коллегой по академии, профессором немецкого языка. Его звали Эрнестом, ему было сорок лет, и он не был женат, но уже восемнадцать лет жил с одной женщиной. Он был высоким и худым, почти костлявым, и, хотя не казался моложе по возрасту того, сколько ему в реальности было, сохранял точно юношеский дух, хотя смысл этого мне трудно выразить словами. Возможно, этот дух сохраняли его волосы, длинные, как у поэта-романтика, он их заботливо распускал, чтобы замаскировать начинающую пробиваться плешь. Возможно, дело было в его удивительной естественности, делавшей его нежным и мужественным одновременно. У Эрнеста был точеный профиль, тонкие губы и темные глаза, очень красивые, но я безошибочно разглядела в них зрачки алкоголика, хотя их можно было перепутать с безобидной близорукостью. Мне он нравился, потому что напоминал модель, позировавшую в свое время для прерафаэлитов. Эрнест был совсем не похож на Фернандо, но, несмотря на это, он мне нравился. В то время различие между ними казалось мне хорошей рекомендацией.