В этих скорбных обстоятельствах неконтролируемого обвала никто не оказался в готовности взять на себя ответственность за положение дел – ни отжившая и деморализованная власть, ни вновь народившаяся. Всех разом сковали оцепенение и растерянность.

Руслан Хасбулатов, Председатель Верховного Совета Российской Федерации (1991–1993)

Горбачев вообще-то был уже деморализован после Фороса, я даже не ожидал, что так может согнуться большой политик. Он был уже не политиком: что бы он там ни писал и что бы о нем ни писали, он фактически перестал быть дееспособным президентом. (стр. 168–169)

В условиях фактического отсутствия союзных механизмов государственного управления бодрые и амбициозные российские лидеры, к тому же активно поддерживаемые несколько растерянным, но все еще возбужденным последними событиями населением, создавать альтернативные органы власти и чрезвычайного управления отчего-то не торопились.

Сергей Станкевич, Государственный советник РСФСР (1991–1992), советник Президента Российской Федерации (1992–1993)

По всем нашим планам, мы готовились 10–15 лет быть в оппозиции (это планы 1989–1990 годов), и никто даже помыслить не мог, что власть вдруг свалится нам на головы. (стр. 25)

Руслан Хасбулатов, Председатель Верховного Совета Российской Федерации (1991–1993)

…Мы фактически утратили контроль над страной и над ситуацией. В течение трех месяцев ни СССР, ни Российская Федерация не имели своих исполнительных органов власти. (стр. 170)

Слишком долго эта ситуация безвластия и безволия продолжаться не могла.

* * *

8 декабря 1991 года всеобщее оцепенение было прорвано. В этот морозный день в Вискулях – беловежской резиденции руководителей Белоруссии – главами трех славянских республик Союза были подписаны соглашения о создании Содружества Независимых Государств и о фактической ликвидации СССР. До формально-правового роспуска Советского Союза оставалось 18 дней.

Внешне этот акт выглядел довольно двусмысленно, даже вероломно. А глубокой секретностью подготовки и ограниченным кругом участников действительно походил на заговор.

Руслан Хасбулатов, Председатель Верховного Совета Российской Федерации (1991–1993)

…Фактически это же был переворот, это был государственный переворот, с каким мы боролись в августе 1991-го. Втайне от органов высшей власти, от парламентов, втайне и от Горбачева обессилевшего, но тем не менее его как Президента СССР должны были туда пригласить! Все было проигнорировано, все было сделано предельно цинично, коварно, подло, заговорщицкими методами. (стр. 181)

Сергей Бабурин, народный депутат РСФСР, член Верховного Совета Российской Федерации (1990–1993)

Советский Союз не распался – его разрушили. Это большая разница. Это не закономерный процесс умирания, это вполне четкий процесс демонтажа, где есть действия изнутри. (стр. 220)

Сами же участники подписания соглашений, признавая разрушительные для СССР как для государственного образования итоги, оценивают их значение совершенно иначе.

Леонид Кравчук, Президент Украины (1991–1994)

Это был единственный шанс тогда: страна уже валилась… Теперешние политики говорят, что мы ее развалили. Да нет, она уже валилась, мы только организовали этот развал таким образом, чтобы под ним не погибли миллионы людей. Люди поняли, что страна жива до тех пор, пока ее держат в цепях. И как только цепи сняли, страна начала разваливаться. И наша миссия в Беловежье состояла в том, чтобы этот развал не произошел стихийно и с величайшими потрясениями. (стр. 246–248)

Станислав Шушкевич, Председатель Верховного Совета Республики Беларусь (1991–1994)

Нет, это не переворот. Это меры, которые были приняты при попытке переворота. И если бы ничего не было сделано, то дальше развал мог бы пойти уже кровавым образом. Попытка переворота была в августе – это ГКЧП. И нейтрализация попыток этого переворота пошла уже с применением более человеческих, более гуманных приемов. Поэтому я не считаю Беловежские соглашения переворотом. Я считаю, что это был антипереворот. (стр. 260–261)

Геннадий Бурбулис, Государственный секретарь РСФСР, первый заместитель Председателя Правительства РСФСР (1991–1992)

…В декабре ни один институт государственной власти Советского Союза не работал. …Перед нами был один только выбор: или мы разъезжаемся, ничего не предприняв, не решив, и сохраняем опаснейшую неопределенность, неуправляемость с накапливающейся уже угрозой гражданской войны за передел советского наследства, или мы принимаем решение, которое (я сегодня на этом настаиваю) было логическим завершением очень сложной работы. Мы нашли достойный выход из этой ситуации. Была найдена ключевая формула: Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование. Мы бережно, даже деликатно, отнеслись к этой беде. Нет уже государства, оно беспризорное, и нужно было немедленно что-то предпринимать. Это была чрезвычайная ситуация. (стр. 274–276)

Прежнего государства уже не было, экономический обвал перестал быть угрозой и стал фактом, общество – деморализовано и растеряно. Крупнейшая в мире страна с многомиллионной армией и ядерным оружием оказалась на пороге неуправляемости и хаоса. И долгие месяцы никто не мог или не хотел остановить лавинообразно наступающую энтропию. Ладно ли, скверно ли, но такие охотники нашлись только в Беловежской Пуще.

Похоже, выбора действительно уже не было. Угроза безвластия начинала окрашиваться в совсем не парадные – в зловещие цвета.

Геннадий Бурбулис, Государственный секретарь РСФСР, первый заместитель Председателя Правительства РСФСР (1991–1992)

…Точная даже в нюансах формулировка всех 14 статей этого двухстраничного документа, который изменил мировую историю и предложил всему мировому сообществу новую картину мира. И не было еще такого, чтобы империя распадалась мирно, чтобы ядерная держава добровольно отказывалась от своего статуса. …Мы создали мировой прецедент, который недооценен. (стр. 280–281)

Соглашения по существу зафиксировали фактическое положение дел, притормозили развитие ситуации по наихудшему сценарию и расчистили пространство для новой политической и общественной реальности. Главные заботы по трансформации и обустройству были еще впереди.

Ощущение неизбежности происходящего, видимо, подкреплялось тем, что фактическая ликвидация СССР, еще совсем недавно крупнейшей мировой державы, сопровождалось звенящим общественным молчанием. Не было ни торжеств, ни протестов – вообще никакой сколь-нибудь заметной реакции. Это производило странное, почти мистическое впечатление.