– И я очень рада, Феба, что ты приедешь к нам в гости во Францию, – продолжала Нора. – Мы с Фредериком оба очень рады.

– Феба подняла глаза, вновь встревожившись.

– Дело в улитках, – объяснил Пол. – Она не любит улиток.

Нора засмеялась:

– На этот счет не волнуйся. Я сама их не люблю.

– И потом я вернусь домой, – прибавила Феба.

– Конечно, – заверила Нора. – Обязательно. Мы так и договорились.

– И вновь Пол ощутил свою беззащитность перед болью, камнем лежавшей на душе. В беспощадном дневном свете возраст его матери был особенно очевиден: кожа стала тоньше, золото в волосах явно уступало место серебру. Это поразило его – как и ее красота. Она была трогательна и прелестна, и Пол далеко не в первый раз за последние недели задумался, как отец мог предать ее, предать их всех.

– Как? – почти шепотом спросил он. – Как можно было не сказать нам?

Мать, посерьезнев, повернулась к нему:

– Не знаю. Никогда этого не пойму. Но подумай, что чувствовал он. Столько лет носить в себе такую тайну.

Пол через стол посмотрел на Фебу. Прислонившись к тополю, листва которого только начинала желтеть, она вилкой соскребала взбитые сливки со своего куска торта.

– Наша жизнь могла быть совсем другой.

– Верно. Но случилось то, что случилось.

– Ты его защищаешь, – медленно произнес Пол.

– Нет. Я его прощаю. По крайней мере, пытаюсь. Это разные вещи.

– Он не заслуживает прощения, – сказал Пол и сам удивился силе своей обиды.

– Может, и нет, – согласилась его мать. – Но у нас с тобой и Фебой есть выбор: злиться и обижаться или простить и жить дальше. Мне, например, труднее всего унять свой гнев, тем более что он справедлив. Я все еще борюсь с собой. Но я намерена себя победить.

Пол склонил голову, обдумывая ее слова.

– Мне предложили работу в Питтсбурге, – сказал он.

– Правда? – Мать вскинула глаза, темно-зеленые в ярких лучах солнца, и пристально на него посмотрела. – Ты согласишься?

– Думаю, да. – Пол лишь сейчас понял, что уже принял решение. – Очень выгодное предложение.

– Ты не сможешь ничего исправить, – тихо проговорила она. – Прошлое исправить нельзя.

– Знаю.

Он действительно это знал. В тот первый раз он поехал в Питтсбурц полагая, что от него ждут какой-то помощи умственно отсталой сестре. Он боялся ответственности, которую ему придется на себя взять и которая неизбежно изменит его жизнь, и был крайне удивлен – просто поражен, – услышав от этой самой сестры: нет, спасибо, мне ничего не нужно, у меня все хорошо, просто замечательно.

– Ты должен жить своей жизнью, – более настойчиво продолжала мать. – Ты не отвечаешь за то, что случилось. По крайней мере финансово Феба вполне обеспечена.

– Да мне вовсе не кажется, что я должен за нее отвечать. Правда. Просто… я хочу лучше узнать ее. Она ведь… моя сестра. И работа хорошая, и мне нужно сменить обстановку. Питтс-бург красивый город. Вот я и подумал – почему бы нет?

– Ох, Пол. – Мать вздохнула и провела рукой по своим коротким волосам. – Работа действительно хорошая?

– Очень.

– Что ж… – медленно проговорила она. – Вы будете рядом – это замечательно. Но тебе надо думать о перспективах. Ты еще очень молод и только нащупываешь свой путь. Знай, что в этом нет ничего плохого.

Пол не успел ответить: к ним подошел Фредерик и, постукивая по часам, сказал, что пора ехать, иначе опоздают на самолет. Через минуту Фредерик отправился за машиной, а мать снова повернулась к Полу и поцеловала в щеку.

– Все, мы поехали. Отвезешь Фебу домой?

– Конечно. Каролина и Ал разрешили мне у них остановиться.

– Спасибо, дорогой, – негромко произнесла она. – Спасибо, что пришел. Я знаю, для тебя это было непросто, по тысяче причин. Но это очень, очень важно для меня.

– Мне нравится Фредерик, – сказал Пол. – Надеюсь, вы будете счастливы.

Она улыбнулась и еще раз коснулась его руки.

– Я так горжусь тобой, Пол. Ты даже не представляешь, как я тобой горжусь. И как люблю тебя. – Она обернулась к Фебе. Та стояла, сунув нарциссы под мышку; ветерок раздувал ее блестящую юбку. – Я горжусь вами обоими.

– Фредерик зовет, – скороговоркой произнес Пол, стараясь не выдать нахлынувших чувств. – Кажется, вам пора. Все, мам, поезжай и будь счастлива.

Она обратила к нему полные слез глаза, поглядела долго и пристально и опять поцеловала в щеку. Фредерик бегом пересек лужайку и за руку попрощался с Полом. Тот посмотрел на мать, которая обняла его сестру и отдала ей свой букет; Феба ответила робким, коротким объятием. Потом новобрачные под очередным дождем из конфетти сели в машину. Когда автомобиль скрылся за углом, Пол вернулся к столу, на ходу перебрасываясь приветствиями с гостями, но не выпуская из виду Фебу. Она радостно рассказывала кому-то про Роберта и свою свадьбу, говорила громко и невнятно, с безудержным восторгом. Пол заметил на лице ее собеседника боязливую, натянутую, терпеливую улыбку и поморщился. Потому что Феба просто хотела общаться. И потому что всего пару месяцев назад он и сам реагировал бы так же.

– Ну что, Феба, – сказал он, подходя и прерывая беседу, – едем?

– Хорошо. – Она послушно отставила тарелку.

Вдоль шоссе простирались красочные сельские пейзажи. Пол выключил кондиционер и открыл окна, вспоминая, как его мать носилась по этим самым дорогам, убегая от одиночества и печали, и ветер трепал ее светлые волосы. Он, должно быть, проехал с ней тысячи миль, туда и обратно через весь штат; лежал на спине и по мелькающей листве, телеграфным проводам, даже облакам пытался определить, где они находятся. В памяти возник пароход на мутной Миссисипи, его яркие колеса, расшвыривающие брызги воды и света. Пол не понимал печали матери, а потом и сам стал повсюду носить ее с собой.

Теперь это все ушло: та жизнь закончилась, исчезла.

Он ехал быстро. В природе уже чувствовалась осень. Кизил начинал зреть, заволакивая холмы ослепительно-красными облаками. Пыльца щекотала Полу глаза. Он несколько раз чихнул, но все же не закрывал окон. Мать включила бы кондиционер, и в машине стало бы холодно, как в аквариуме цветочного магазина. Отец открыл бы сумку и достал антигистамин. Феба, сидевшая сзади, вытащила из большой черной пластиковой сумки маленький пакетик и протянула Полу бумажный носовой платок.

Его сестра. Близнец. Что, если бы она родилась здоровым ребенком? Или родилась бы как есть, но их отец не поднял бы глаз на Каролину Джил в тот день, когда весь мир занесло снегом, а машина его коллеги свалилась в канаву? Пол представил, как родители, молодые, счастливые, укладывают их обоих на заднее сиденье и медленно едут по лексингтонским улицам, мокрым от той мартовской оттепели, которая случилась сразу после их рождения. Феба жила бы в солнечной комнатке рядом с его детской. Гонялась бы за ним по лестнице, бежала через кухню в заросший сад, ее лицо всегда было бы рядом, ее смех эхом отражал бы его собственный. Каким бы он тогда вырос?