Ни Архарову, ни Андрею бог музыкальных талантов не дал, однако подпевали они, как умели. Андрей, разумеется, встал — и простоял все двадцать минут, что длился акафист. Надо отдать Шешковскому должное — отдельные строки икоса он выпевал так, что Андреева душа на них откликалась.

Архаров же за спиной у богомольца потихоньку перемещался к столу, чтобы заглянуть в письмецо, — и заглянул. Потом он помог Шешковскому встать с колен.

— И что ж у нас получается, любезный Степан Иванович? — спросил он.

— Божья воля такова, чтобы я от этого дела устранился, — ответил Шешковский. — Хотя донесеньице приберегу. Пригодится, пригодится! Грешен — люблю занятные историйки про столичных жителей! Вот и про свадьбу князя Копьева наконец правду узнал, а то какой только дряни не наслушался. А знать-то надо…

— Видно, Божья воля такова, что исполнять ее придется мне? — спросил Архаров.

— Не впервой, мой батюшка, не впервой, — Шешковский вздохнул. — Однако вам-то легко — исполнили и прочь поехали, а мне — опять в гатчинских проказах копайся. Сил моих нет, до чего эти шалости надоели… — он опустился в кресло и уставился на Архарова с любопытством: ну-кась, как ты этот узелок распутаешь?

— Вот что, сударь, — сказал Андрею Архаров. — В деле такого рода решение должна принимать государыня. И решение должно оказаться весьма необычным… Сдается мне, я даже знаю, каким, потому что мне с ее необычными решениями уж доводилось иметь дело… — он вышел из-за стола, прошелся взад-вперед по кабинету, остановился перед Андреем.

Андрей стоял прямо, вытянувшись и плечи расправив. Архаров с любопытством уставился на его неподвижное лицо — худое, далекое от округлого румяного идеала и несколько высокомерное — Андрей с детства, бывши невеликого роста, воспитал в себе привычку задирать подбородок, так она и осталась.

— Вот вам мой совет, — решился наконец бывший обер-полицмейстер и опять прошелся по кабинету. — Загляните в тот подвал, где прячете свою добычу, и оставьте там заряженный пистолет. Ничего не объясняйте. Он сам все поймет.

Неожиданность совета заставила Андрея резко повернуться на глуховатый и спокойный архаровский голос.

— Я знаю по меньшей мере один случай, когда человеку знатному, натворившему много бед и утянувшему за собой людей, повинных лишь в доверчивости, была передана всего одна бумажка, крошечная, с единственным словом «умри», — продолжал, несколько помолчав, Архаров. — Он узнал почерк… и выполнил приказание…

Андрей понял, что сам же Архаров и передал эту бумажку.

— Но ежели… Куликов не воспользуется пистолетом?

— Тем хуже для него, — жестко сказал Архаров. — Я хотел избавить государыню от необходимости отдавать такое распоряжение. Она женщина, христианка, ей это трудно, она этого не желает. Вы понимаете, о какой особе пойдет речь в ходе розыска? Вы понимаете, кого назовут первым, кто из «малого двора» нуждается в больших деньгах? Потом явится, что все это брехня, однако крови ей, матушке, эта история попортит немало, и разлад, который есть, лишь глубже станет. Так что в вашем случае, господин Соломин, она иначе поступить не сможет — а потом явятся угрызения совести. Мне не хочется, чтобы у монарха были угрызения совести…

— Так, так, — подтвердил Шешковский. — До чего ж вы ладно, батюшка, рассуждаете.

— Так. Когда сие, хм… свершится, дайте мне знать… словом, где искать тело. Я встречусь с господином Рылеевым и все ему растолкую, а он уж ознакомит государыню с экстрактом дела. Кое-кого призовут к ответу, но им можно лишь вменить в вину исполнение не всегда понятных распоряжений. Кстати — куда подевалась та девица, игравшая роль кавалера?

— Я как раз хотел просить ваше сиятельство поискать ее. Насколько мы поняли, она где-то в столице. Вряд ли Куликов поведал ей, где прячет бумаги, он хитер, ему не нужно, чтобы она завела свою игру. Однако и она может натворить бед.

— Что ж вы ее не захватили? А, Соломин?

— Она жалкое существо. Захватить ее, привезти сюда — значило бы внушить ей, что она со своими проказами действительно страшна всему государству. А это для нее — праздник, — объяснил Андрей. — Показывая, сколь велика она в злодействе, эта Евгения могла бы оболгать множество невинных людей. Ей очень трудно смириться с мыслью, что она несчастна, что месть ее нелепа и смешна…

— Ох, — сказал Шешковский, — верно ты, сударь, про смирение сказал… Видывал я закоренелых злодеев, для которых наказание — вроде награды…

— Вы свободны, сударь. Итак? — спросил Архаров.

— Все сделаю так, как вы изволили советовать, — казенным голосом отрапортовал Андрей.

— А Евгению Бехер, или кто она там, постараемся из столицы выпроводить туда, где от нее вреда поменее. Только сами за ней не гоняйтесь, будет с вас, — Архаров умел-таки приказывать.

— Благодарю, ваше сиятельство, — ответил Андрей и поклонился.

Шешковский позвонил в бронзовый колокольчик, вызывая служителя.

— Проводи, — велел он. — Хотел бы, сударь, проститься с тобой навеки, да ведь еще, поди, встретимся. Я при дворе бываю, и ты также будешь бывать… Раскланяешься хоть с кнутобойцем Шешковским? Который с тобой ласков был?

— Век буду помнить доброту вашу.

— Ну, с богом, Соломин, ступай, — сказал Архаров. — Поезжай к своему Граве и лечись. Он, сказывали, доктор толковый.

На Садовой Еремей остановил извозчика и вступил в тягостные переговоры — найти в праздничный день такого, что согласился бы ехать в Екатерингоф, месить грязь и потратить на путешествие полдня, можно было только за рубль, не меньше.

Наконец Андрей вмешался — ему не хотелось терять зря время. Он пока очень смутно представлял себе, как выполнить приказание Архарова. А не выполнить — нельзя: это входило в условия почти бессловесного договора, по которому капитан Соломин оставался безнаказанным.

* * *

В Екатерингофе в отсутствие Андрея разыгралась целая трагедия.

Граве все же попытался объясниться с Гиацинтой, причем попытки были обречены на крах: он считал ниже своего достоинства осыпать девушку комплиментами, зато подпускал разнообразные шпильки, полагая, что такая независимая манера и есть самая светская. Когда Гиацинта, опять повздорив с Валером, одна стояла у окошка и потихоньку распевалась, Граве подошел и спросил, где госпожа Венецкая. Гиацинта ответила, что на поварне: поскольку Еремей укатил с барином, Маша сама смотрела, как готовится обед, тем более что пост кончился и задуманы были изысканные блюда.

— Госпожа Венецкая будет отменной женой и матерью. Она занимается хозяйством, а не тратит время на дурачества. Я сам бы себе желал такую жену, которая, отринув баловство, станет в моем доме доброй хозяйкой, а я буду работать и удовлетворять все ее потребности, — заявил Граве. С его точки зрения, это было идеальное сватовство.

— Искренне желаю вам найти такую особу, — рассеянно ответила Гиацинта; рассеянность, впрочем, была ею искусно сыграна, потому что склонность Граве к себе она прекрасно видела и немало веселилась.