– Я видел это, но не глазами, а чем-то позади них. И видел не только это, видел очень далеко, словно поднявшись высоко над землей. Видел то, что происходит или произойдет в других, далеких землях, хотя самих этих земель не видел. Я слышал это, но не ушами, а чем-то внутри себя, словно кто-то перебирает внутри меня какие-то струны, и их пение рождает во мне образы того, о чем я тогда говорил. Я думаю, эти образы были отголосками того, что тогда лишь зарождалось. А чему удивляться, ведь многие чувствуют приближение непогоды, я уж не говорю о животных. Во мне же это чувство вдруг многократно усилилось, думаю, не без участия тех ужасных невидимых червей, что напали на меня в коридоре звуков.

Выслушав его, я всецело понял стремления людей, веками шедших кровавым путем обогащения сущности. Ведь освобожденная мудрость была действительно великим сокровищем, наделяющим человека поистине невероятными силами и способностями. Понял я и то, что чудеса подземелья далеко не исчерпывались тем, что мы уже увидели и узнали здесь, и чтобы увидеть их все, скорее всего, не хватит целой жизни.

Проведя несколько дней в лагере под небом и солнцем, мы вновь вернулись под зловещие своды подземелья, все так же манившего нас своими ужасными тайнами. Друзья, попросив ненадолго лампу, в надежде, что она откроет им еще какие-нибудь тайники, расположились в коридоре звуков. Я же отправился на поиски продолжения настенных повествований. Каково же было мое удивление, когда, едва бросив взгляд на письмена, я увидел текст, написанный на моем родном языке. В первые мгновения я был ошеломлен, недоумевая, как такое возможно. Но, вчитавшись в содержание, обнаружил, что этот текст уже прочитан мною прежде, и только тут обратил внимание, что написан он все же не арабскими буквами, а все теми же незнакомыми символами. Однако я, к своему великому изумлению, читал их настолько свободно, что мне и показалось поначалу, будто это – мой родной язык. Некоторое время я продолжал недоумевать, как мне за столь короткое время удалось постичь чужую письменность. Но вскоре она сменилась другой, совершенно на нее непохожей, до которой я тогда еще не дошел. Однако и ее я читал и понимал с таким же успехом. И тут я догадался, в чем дело. Очевидно, это было одно из тех непостижимых приобретений, предназначенное для меня. Мудрость, поглощенная моей плотью, наделила мой разум способностью проникать в построение чужих наречий и письменных форм и находить ключ к их пониманию, причем делать это настолько легко и быстро, что я даже не успевал этого осознать.

«Живой свет спустился из небесных далей, заполнив собой умы и сердца людей, заставив их многократно повторять свое имя. Он принес слово великого мастера, прошедшего сквозь бесконечность, чтобы постичь мудрость миров и наделить ею тех, кто послужит ему в этом. Он даровал им способности к проникновению в тайны мироздания и обретению власти над всем, что их окружает. Однако обретение такого дара было грубым посягательством на величие богов, ибо наделяло людей могуществом, подобным божественному, хотя и в несоизмеримо малой степени. Жестокие бедствия и несчастья обрушились тогда на великое государство. Засухи и песчаные бури принесли на себе голод, а пришедшие по его следам кочевые орды завершили опустошение. Много времени и усилий потребовалось, чтобы возродить былое величие. И вновь в сновидениях людей зазвучал голос мастера, а память извлекла из глубины времен картины благодати, которой окружали себя далекие предки, посвященные в мудрость.

Вожделение величием, богатством и бессмертием вновь взыграло в людских душах вне всякого чувства меры. Однако страх перед еще свежим в памяти карающим гневом богов крепко сковывал все их порывы. И тогда мастер шепнул им, что боги неспособны видеть сквозь землю и скрыть путь к благодати от их взора поможет земная толща. Разумеется, строительство подземного храма не укроется от внимания богов, но они не смогут узнать, кто, а тем более по чьей воле и для чего его строит. Нужно лишь молчать об этом, всячески отрицать свою причастность и делать вид, будто вообще ничто не происходит. И тогда боги не будут обращать на это внимания, ведь они вообще-то не против какого-либо строительства. А уж когда храм будет готов, они, при надлежащем хранении тайны, никогда не узнают, что там происходит. Слова мастера звучали столь убедительно, а обещания были столь щедры, что люди в конце концов решились дать волю своим стремлениям, и сооружение храма началось…»

Дальнейшее повествование в основном повторяло рассказ нашего престарелого проводника. Однако, в противоположность ему, рисовавшему картины мрачной и ужасающей таинственности, оно было пропитано восхищением и благоговением перед мудростью мастера. Ведь осуществление столь грандиозного замысла было посильно лишь обладающим великими знаниями, приобретенными за неисчислимые времена и принесенными из немыслимых далей, знаниями, о которых в нашем мире не было даже самого далекого понятия. К тому же это повествование было гораздо подробнее и понятнее и разъясняло многие неясные моменты из рассказа старика.

Началось все с того, что со всего государства было собрано множество мастеров-строителей, камнетесов, ковщиков и литейщиков металла. Из них было отобрано восемьдесят шесть человек, причем отбор этот проводил сам мастер. Проникая глубоко в их головы во время сна, он вложил в них непревзойденное мастерство и открыл им великие секреты, неведомые больше никому из людей. Каждый из них в совершенстве овладел искусством того, что надлежало исполнить ему в этой великой работе, приняв свой участок и получив под начало огромное число работников. Укрытые пологом тайны, они начали вгрызаться в подземную твердь, чтобы заставить ее служить мастеру, раздвигая ее вечный мрак и изгоняя могильный холод. Медленным шагом двигались они друг за другом под огромной толщей земли по указанному мастером пути, оставляя позади себя невиданные и неведомые больше никому чудеса божественной мысли. Невероятные приспособления, словно гигантские трубкозубы, не зная твердой породы, буравили тоннели и шахты, прокладывали коридоры и выедали огромные залы, не давая передышки вывозящим землю. Идущие следом камнетесы и строители одевали стены, полы и своды в незыблемый каменный панцирь, способный благодаря замысловатости формы и соединения плит противостоять любому натиску, включая самое разрушительное землетрясение и удар тысячи молний. Тщательность их работы поражала и восхищала, ибо на огромных расстояниях они не оставляли даже малейших перепадов и уклонов поверхности, если это не было нужно, а стыки между плитами были едва заметны и неощутимы на ощупь. При этом они оставляли в камне множество каналов, углублений и отверстий, над которыми колдовали механики и мастера, названия которых никто не знал, ибо их работа была таинственной и непостижимой. Идущие после них строители наглухо замуровывали все это, не оставляя и следа. Самые искусные камнетесы и камнерезы, кузнецы и литейщики, шлифовальщики и золотых дел мастера под началом механиков выделывали из камня и металла невиданные и непонятные изделия, соединяя их затем в немыслимые конструкции и водворяя в нарочно заготовленные места. Эти конструкции, приводимые в действие силой одного человека, могли выполнять работу, непосильную для множества людей, и предназначены были для нужд подземелья и служения великим целям мастера. Но не только они были предназначены для служения этим целям. Они были лишь частью удивительной гармонии, создаваемой вместе с разрастанием гигантской паутины коридоров, галерей и залов. Здесь было все необходимое, и люди, так или иначе связанные с исполнением воли мастера, могли жить здесь сколько угодно без какого-либо неудобства, ни в чем не нуждаясь и ни на что не жалуясь. Заключенная в стенах и сводах, да и в самом устройстве коридоров и помещений мудрость мастера, воплощенная в искусности создателей, давала им свежий воздух и свет, тепло и прохладу, бодрость и душевный покой, поила целебной водой и сохраняла от порчи съестные запасы, поглощала нечистоты и изгоняла недуги. Они могли говорить друг с другом, находясь в разных уголках священного города, видеть и слышать, что происходит на поверхности, обозревая далеко вокруг. Им не нужно было тревожиться за свою безопасность, ибо их охраняли надежные запоры, множество хитроумных сигнальных приспособлений и изощренных ловушек. Они не испытывали здесь гнетущей праздности досуга, ибо царящая под этими сводами мрачная торжественность будоражила мысль и пробуждала стремление к творчеству. Но главное, у проведших здесь некоторое время угасало стремление вернуться на поверхность и появлялось желание остаться здесь навсегда. Ибо грандиозное сооружение, несмотря на внешнюю мрачность, обладало необъяснимым обаянием, проникающим глубоко в сознание и рождающим сладостное благоговение и безграничное упоение прикосновением к этому великому чуду. И конечно же служение создавшему все это Великому Разуму становилось вожделенной наградой, венцом мечтаний, смыслом всей жизни.