Лошади были присмотрены, потихоньку потянулись клиенты «на постой». Дело было пошло на лад. В финансовом плане. Дима обновил в «офисе» мебель и компьютер. После чего пригласил всех своих друзей-приятелей, и они шумно пили, пели и плясали… Неделю. Бохадур молча прибирал и за ними.

Прошёл месяц. Второй. Третий…

На исходе третьего Бохадур вежливо поинтересовался у хозяина насчет небольшой – всего-то десять тысяч в месяц – зарплаты, которую он, как и практически любой нормальный таджик, отправлял домой в общий котёл многочисленной семьи. Да, видно, не под той звездой подошёл он со своими дурацкими заботами. Сварливый и похмельный босс просто выкинул его за ворота, пригрозив всем чем можно напоследок.

На следующий день вместо Бохадура на конюшне сидели две ленивые и вечно неумытые узбечки.

Дима не вникал и уже не интересовался. Он ходил мрачный и небритый.

Потом погибла лошадь из «постойных» – он пустил её в прокат, пока хозяйка была в отъезде. Блатная халатность пьяного ездока и… никто не позвал ветеринара вовремя.

Конюшня просуществовала десять месяцев и не принесла хозяину ни фонтанов с подсветкой, ни балясин «Милан», ни, как я подозреваю, места под солнцем в следующей жизни.

Дима продал лошадей, мебель, компьютер и скрылся в неизвестном направлении. Он даже умудрился продать чужую лошадь. Дважды. Видимо, этому он научился, будучи менеджером среднего звена.

Как-то Андреев, с которым так и не рассчитались за аренду земли и построек, чистя ружьё и разговаривая с медведем, сказал:

– Кредит, говоришь, под мамину квартиру? Напомни мне на следующей недельке позвонить в банк.

* * *

Я встретила Бохадура пару месяцев спустя. Он работал конюхом на другой конюшне. Увидев меня, он поздоровался. Как всегда. Правая рука – к сердцу, поклон, сдержанная улыбка, ясный взгляд.

– Представляешь, – сказала мне хозяйка конюшни, – он проработал у Димы четыре месяца, а тот не заплатил ему ни копейки. Просто его выгнал. Он к нам-то пришёл только из-за Эхолота. Того самого жеребца, которому Дима прогнул спину.

* * *

Не хочется обманывать ни себя, ни вас – художественная проза порой так далеко отстоит от художеств жизни, что… Не знаю я на самом деле, что теперь с Бохадуром.

Когда его выкинули на дорогу, без денег и благодарности, он ушёл. Ушёл одной из тех дорог, что во множестве ветвятся по нашей маленькой планете. И встреть я его тогда или сейчас, много месяцев спустя, кто поручится, что я отдала бы ему не очень последнюю рубаху.

Ведь у всех нас так много своих проблем.

Прежде кондиционный заводский жеребец Эхолот уже мерин. Спина… А ведь он самый что ни на есть настоящий представитель той самой N-ской породы. Краснопаспортный, для тех, кто в теме.

И не их. И не других. И даже не Бохадура, не оставь его Господь (в чём я лично ни капли не сомневаюсь), я хочу спросить: «Порода – это что?»

Сколько гусей – столько мнений.

Стояла я как-то около подъезда самой обычной московской девятиэтажки и разговаривала о том о сём со знакомой. Вдруг краем глаза замечаю метрах в четырёх вылезшую из отдушины на отмостку дома крысу.

– Вот наглые! – тут же пискнула моя знакомая, тоже заметившая эту кошку, формами напоминающую мышь, и замахала руками.

Животные, конечно, опасаются резких движений. Но только не московские крысы.

Во времена повальной «демократизации» смена общественных ориентиров коснулась даже самых «низких» слоёв населения, особенно на окраинах тайги, степей и горных хребтов.

Короче, городские крысы мутировали, далеко обогнав тараканов по степени готовности к ядерной войне. Они совсем потеряли страх и ведут теперь размеренную сытую жизнь в затхлых и бесконечных подземельях ветхих железобетонных сооружений века передовых коммуникационных технологий, выжив оттуда редкие стайки бронеподростков.

– Наглые! Какие наглые твари! – продолжала причитать моя собеседница.

А я, к слову, вспомнила одну историю, услышанную мною давным-давно от очень приятного молодого человека. Вот его рассказ.

Вышло как-то раз так, что строил я дом в Швеции.

Заказчиками выступали два брата. Старший, Тор, был рейнджером – лесником по-нашему. Младший, Томас, – вполне успешный коммерсант. Настолько успешный, что, прикупив на двоих по случаю небольшой самолётик, приспособленный к приводнению на гладкие поверхности бесподобных северных озёр, братья решили на этом не останавливаться и заказать у «русских медведей» настоящий охотничий ригач. Спецификация на сторожку «бедных» охотников выглядела так (для тех, кто понимает): 12×12 метров, цельными хлыстами от комля диаметром 36–38 см, с цельнорублеными фронтонами, открытой террасой, и поставить вдобавок её надо было на сваи, забитые в скальную породу полуострова, который они прикупили под это дело вслед за самолётиком. Пацаны решили, значит, кому-то надо делать. А кому, как не мне, я вообще любитель острых ощущений.

Посему – не вдаваясь в предысторию – в один прекрасный день вместе с командой кулибакинских мужиков, что из-под Нижнего Новгорода, я высадился в аэропорту славного города Стокгольма.

Я-то ладно – там-сям уже успел побывать, а вот мужики мои… Ареал обитания: Кулибаки – Москва транзит – Можайск и обратно. А тут – СТОКГОЛЬМ! Их можно понять. Но всё равно было смешно.

Не буду рассказывать о забытых на родине сигаретах, взаимообразном «культурном шоке», особенностях перевода и прочем – это версия для более широких форматов.

Нам дом надо было строить. И какая разница – в Швеции или в нашем родном Заднем Проходове!

Поселили нас во вполне уютном коттедже на окраине небольшого шведского городка. Выделили машину. Проставились по-своему – чаем. И началось.

В первый же рабочий день мужики, заправски обследовав переданную им во временное пользование территорию участка под строительство, обнаружили небольшой сарайчик, оборудованный причал для самолёта и простую вёсельную лодку. В лодке и на причале ничего интересного не нашлось, а вот в сарайчике мои незатейливые строители быстренько обнаружили с пяток старых, но вполне пригодных сетей, чем и не преминули воспользоваться, опутав весь прекрасный залив с левой оконечности полуостровка.

Greenpeace нервно курит в углу.

Объяснить кулибакинскому мужику, что лось, пробежавший в двух километрах от деревни, – это животное и всё такое, – невозможно. Вся деревня поднимается «в ружьё», в смысле – в вилы и вообще, что у кого есть, и выдвигается в соответствующем направлении следа. Ибо в двух километрах от деревни пробежала ЕДА!

Например, со слов одного егеря (читай: браконьера), моего хорошего знакомого, что радушно принимает меня на ежегодное «сафари» в районе Северной Карелии, ежели лося к зиме в морозилку не упаковал – самому хоть туда ложись.