Пейзаж внизу сменялся с заснеженных сопок, покрытых хвойными деревьями, на белую равнину с чахлой растительностью, странными красноватыми скалами, облепленными снегом, и периодически попадающимися стоянками кочевников. Олени при стоянках держались стадами и сверху казались похожи на маленьких червячков с рогами – если бы червячки умели улепетывать от проносящегося над ними листолета с такой скоростью и врассыпную.

Земля под листолетом уходила назад, и впереди уже открывалось седое море, и вечерний сумрак быстро окутывал тундру, а они всё летели и летели; но вдруг показались огоньки очередной стоянки, и аппарат замедлился, опускаясь.

Поля терпеливо выждала, пока гвардейцы проверят местность, хотя ей хотелось бежать, – только нетерпеливо притоптывала ногой, – и покорно зашагала вслед за своими сопровождающими, кутаясь в шубу и сжимая ворот побелевшими пальцами. Было очень холодно, и хлесткий ледяной ветер выдул из нее все тепло, выстудил до самых костей, выбил слезы из глаз.

У яранги шамана, на которую указал Свенсен, королева остановилась, унимая зачастившее сердце. Вздохнула и зашла внутрь, оставив охрану снаружи.

Тайкахе снова был пьян и снова походил на кучу шкур, среди которых виднелось коричневое сморщенное лицо. Внутри сильно пахло сивухой и травами, и дымилась в его руках длинная трубка, наполняя жилище табачным дымом, и так же, как и в прошлый раз, земля была устлана несколькими слоями шкур, а посреди тлел очаг, дым от которого собирался в подвешенную к потолку широкую трубу и уходил наружу.

– Здравствуй, старый Тайкахе, – сказала Полина, садясь. – Знаешь, зачем я пришла?

Старик разглядывал ее мутными от алкоголя глазами. Молчал. Затянулся трубкой, глотнул чего-то из фляжки.

– Я подарок тебе принесла, – проговорила Пол. Расстегнула шубу, достала сверток и протянула шаману свой свадебный полог. – С себя, Тайкахе.

Он поцокал языком, наклонился вперед и ловко подхватил ткань. Провел коричневыми сухими пальцами по ней, принюхался.

– Богатый дар. И не жалко тебе?

– Мне ничего не жалко, – сказала она сухо. – Как мне спасти мужа, Тайкахе?

Шаман пьяно засмеялся-закрякал и тут же закашлялся, снова приложился к фляжке.

Шаман Тайкахе

– Выкупить у смерти такого заложника дорого стоит. Что ты готова отдать за его жизнь, женщина-солнце?

– Всё, – ответила она, не задумываясь. – Всё.

Он смотрел на нее узкими глазами-щелками. Встал, сбросил шкуры; оказался под ними сухощавый и невысокий старик с длинными космами и крепкими руками. Подошел к сидящей Поле и начал ее обнюхивать – волосы, шею, губы, грудь. Пахло от него травой и алкоголем, табаком и, на удивление, сухой чистотой. Ничего старческого.

– Мужа приняла, – сказал он удовлетворенно и вернулся на место, – дала ему, что просил. Правильная женщина. Связь есть, связью держишь. Храбрая женщина. Великий Медведь доволен тобой. Теплее стало у нас, еще теплее станет.

– Что мне делать, Тайкахе? – повторила она настойчиво.

– И-и-и, быстрая какая, – покачал головой старик. – Жди. Смотреть буду. Что увижу – скажу. А полог твой, – он снова погладил плотную ткань, – оставлю. Привезешь ко мне сына, если родишь, проведу обряд и закутаю, чтоб беды стороной обходили. А пока пусть у меня побудет. Сиди и молчи, женщина-солнце, не мешай мне с духами говорить.

Он бормотал что-то, сыпал в огонь травы – и запах пошел сладковатый, вязкий, и Полину вдруг повело, глаза налились тяжестью, а в руках шамана появились широкий барабан и колотушка, и он поставил инструмент меж своих скрещенных ног и начал бить в него. Гулкий звук учащался, старик что-то пел странным горловым голосом, что-то вскрикивал, а дурман туманил ее разум, и Полина сама не заметила, как стала раскачиваться вместе с ним, то откидываясь назад, то склоняясь вперед, почти к очагу, чувствуя, как огонь ласково окутывает лицо, гладит по шее. Гулкие удары проникали в тело, вибрировали внутри, разносились далеко за пределы яранги, и то ли от трав, то ли от песни этой казалось ей, что нет больше стен, что летит она вместе с заклинаниями над промерзшей тундрой и видит далеко вокруг: и тяжелое море, скованное на горизонте высокими льдами, и изгибающуюся поверхность Туры, и множество огоньков-поселений, и столицу с лежащим у окна Демьяном, и далекий свет сестер. И еще выше поднималась молодая королева, и видела уже все столицы, связанные плетениями владык, держащих Туру, и хрустальный холод небосвода чувствовала, и дыхание пульсирующих звезд – и чьи-то внимательные взгляды, строго ожидающие от нее чего-то. Сможет ли, постигнет ли?

– …Беда, беда… – завывал шаман, и Полина одновременно и растекалась ветрами над Турой, чувствуя игру гигантских стихийных духов, и четко видела Тайкахе: старик изменился, словно став выше ростом, и лицо у него было молодое, красивое – только глаза были слепы, и смотрели эти глаза в суть вещей. – …Чую беду, рядом смерть, рядом…

Огонь трещал, и в отсветах этих мелькали перед Полиной смутные картины то ли прошлого, то ли будущего, и маленькие снежные духи, сбежавшиеся в ярангу, сверкающие, как льдистые ежики, кололи ей ноги и руки, вытягивая силу, и плясали огненные бабочки в очаге, и далекое море рокотало, ударяясь о край земли, как огромное живое существо, старое и мудрое…

– …Слушай, – выл шаман, и дикий ветер с мерзлого моря шумел в его словах, – смерть не уходит, не взяв то, за чем пришла… Слушай, жена мужа своего… – голос его был гортанный, мощный, – боги все видят, все знают… Будет у тебя в три дня возможность его спасти, но смотри, не отступись, не дрогни… Дрогнешь – умрет! Умрет! – Изо рта Тайкахе пошла пена, он забился в судорогах, крепко сжимая барабан. Пол вдруг рухнула вниз, в свое тело, протянула руки к старику, через огонь, и пламя игриво куснуло ее, потекло по пальцам, собралось в горсти – и королева умылась этим огнем, чувствуя, как уходит раздвоенность сознания, как возвращаются силы и уверенность и все сомнения сгорают, осыпаются пеплом.

Шаман со стоном повалился на бок, тяжело дыша, и Полина, шатаясь, встала, нашла в углу чашку, ведро с ледяной водой, набрала воды и направилась к старику. Смыла с морщинистого лица пену, снова сходила, взяла голову шамана на колени, попыталась напоить. Тайкахе сделал глоток, другой – жалкий, слабый старик, – поднял руку и неожиданно нежно коснулся ее лица.

– У меня была невеста, – проскрипел он, с сочувствием глядя на нее, и в уголках его глаз собирались слезы, катились по темным сморщенным щекам, – красивая и сильная, как ты. Но духи позвали меня служить, и я не отказался, женщина-солнце. Хотя мог отречься от долга, рожать с ней детей, воспитывать внуков. Но есть то, что можем сделать только мы, хоть и есть у нас выбор. И у тебя будет. Не ошибись.

– Спасибо тебе за надежду, Тайкахе, – тихо сказала Полина и поцеловала его в лоб. Встала и пошла наружу, не оглядываясь и не спрашивая, что он имел в виду. А за ее спиной, скорчившись на шкурах, плакал от жалости старый шаман, видящий больше, чем мог бы сказать.